Философия общего дела Н. Федорова, Курсовая работа

метки: Философия, Николай, Федор, Человек, Воскрешение, Общий, Учение, Человеческий

Введение

В истории русской философской мысли есть выдающиеся творческие личности, идеи которых раскрывают свой глубинный и могучий потенциал лишь со временем — по мере научно-технического и социального прогресса. К ним, вне всякого сомнения, принадлежит Николай Федорович Федоров — творец философии общего дела. Как никто другой, он впервые наиболее радикальным образом поставил вопрос о борьбе со смертью, ее предотвращении, победе над ней, причем не только в настоящем и будущем, но и в прошлом, т.е. над уже свершившейся смертью. Им было высказано и немало других ценнейших мыслей, значимость которых не только сохранилась вплоть до нашего времени, но и в огромной степени продолжает приумножаться.

Федоровский проект абсолютным большинством тех, кому доводилось с ним ознакомиться, воспринимался и расценивался как сугубо фантастический и утопический, будто бы ничего общего не имеющий с реальными задачами научного познания и совершенствования человека и его мира. Особенно в этом усердствовали те, кто усмотрел в Федорове всего лишь православного богослова, хотя и не принадлежавшего к официальной церковной иерархии, а в его философии общего дела — только богословское учение, пытаясь на этом и других подобных основаниях всячески их дискредитировать. Столь односторонне негативная, искажающая суть дела, оценка и самого Федорова, и его учения крайне затруднила их адекватное, позитивное восприятие, приобщение к ним, нанеся тем самым серьезный ущерб решению реальной задачи борьбы со смертью…

Целью работы является изучение философии «общего дела» Федорова – идеи практического бессмертия человечества.

Цель работы определила ряд задач:

Осветить основные этапы биографии Федорова;
Подробно рассмотреть Федоровскую теорию о естественном воскрешении всех человеческих поколений;
При работе использованы следующие методы исследования: сравнение, обобщение фактов, дедукция, синтез и анализ сведений по теме.

Федоров и его философия «общего дела» вызвала огромный интерес среди мыслителей XIXи XXстолетий, который нашел свое отражение в многочисленных произведениях.

В отечественной философской литературе в отношении идей Федорова восторженные оценки известного исследователя его творчества С.Г. Семеновой, которая полагает, что учение «всеобщего дела» может стать магистральной идеей России, так как оно соответствует ее благу. «Среди необъятной по объему работы устроения новой экономики, спасения национальных богатств, материальных и культурных, среди борений партий и интересов, установок и ориентаций нельзя забыть ту главную ценность, те сверхцели глобального, планетарного, онтологического порядка, многие из которых были поставлены Федоровым, а они-то и должны придать необходимую самобытность и устойчивость в бытии нашему национальному целому, стать нашим словом миру».

12 стр., 5933 слов

Общие технологии социальной работы

... в помощи, но и социальная сфера в целом. 1. Общая характеристика технологий социальной работы 1.1 Понятие, сущность социальных технологий Социальные технологии в широком смысле слова ... социальных технологий связано с самой социальной действительностью (реальностью). Дело в том, что социальные технологии обусловливают протекание социальных процессов, ведь если рассматривать социальные технологии ...

Волков В. в своей статье «Общее дело» Николая Федорова: философское учение, научная теория, религиозное прозрение или социальная утопия?» и Вишев И. в книге «Философия общего дела Н.Ф. Федорова — предтеча современной концепции практического бессмертия человека» подробно рассматривают идею о «воскрешении отцов»приходят к единому мнению: Федоров, как и любой другой мыслитель, естественно, был сыном своего времени. И на его учении тоже лежит своя печать исторической ограниченности, отражение противоречий эпохи. И далеко не просто бывает отделить «зерна» от «плевел». А в таком случае возникает опасность с последними выбросить первые. К сожалению, критики философии общего дела Федорова нередко как раз так и поступают.

В своей книге «Мои воспоминания» Лев Толстой говорил, что гордится, что живет в одно время с таким человеком, а Булгаков в своем труде «Свет невечерний: созерцания и умозрения» высказал мнение о связи федоровского учения с утопией Маркса: «Федоровский «проект», понятый даже в самом широком и неопределенном смысле как общая идея участия человека в воскресении мертвых, сохраняет свои основные особенности, отличается экономизмом и магизмом. Та вера в хозяйство, которая проявляется в современном экономизме, и в частности в «экономическом материализме», получает здесь наиболее радикальное выражение… Учение Федорова и есть именно то, о чем смутно мечталось марксизму, что составляет его бессознательный, но интимный мотив». А Бердяев даже отмечает, что «в советский период внутри России было течение федоровцев. И, как это ни странно, было некоторое соприкосновение между учением Федорова и коммунизмом, несмотря на его очень враждебное отношение к марксизму. Но вражда Федорова к капитализму была еще большая, чем у марксистов».

Также программные идеи Федорова нашли продолжение в творчестве В. Маяковского, Н. Заболоцкого, А. Платонова, но полнее всего они отразились в учении К. Циолковского. К.Э. Циолковский придал теории «общего дела» научную завершенность, прозрачность, ее выводы стали более очевидными.

Как бы ни разнились взгляды на учение Федорова, претендует на то, чтобы превратиться в наше слово миру, в общенациональную идею, призванную объединить сначала всех россиян, а затем и все человечество в деле воскрешения предков, регуляции природы, достижения бессмертия.

Федоровские идеи, безусловно ценные и становящиеся все более актуальными, органично восприняла современная концепция практического бессмертия человека. «Общее дело», несмотря на религиозную оболочку, наличие элементов натурализма, наивности, фантастичности и мистицизма, содержит ряд прогрессивных идей. Это идеи преемственности поколений людей, сплоченных «общим делом» для решения жизненно важных задач; всеобщего братства, «родства» людей, бессмертия рода человеческого; веры в безграничные возможности разума и активности человека в регулировании слепых сил природы; бережного отношения человека к природе; значимости достижений науки и техники в освоении Космоса и утверждения возможности выхода человека в Космос; нравственной ответственности при использовании достижений научно-технического прогресса.

8 стр., 3518 слов

Философская концепция Николая Федоровича Федорова

... федоров космизм философия бессмертие В середине 60-х годов Николай Фёдоров знакомится с Николаем ... реферате я хотела бы остановиться подробнее на трёх главных проблемах учения Н.Ф. Фёдорова: небратском отношении людей, жизни, смерти и бессмертии ... Таким образом, сверхзадачей «проекта» Федорова была грандиозная цель восстановления ... по делу Дмитрия Каракозова, но освобождён через 3 недели. Летом 1867 года Ф ...

Среди русских, да, пожалуй, и мировых философов Н.Ф. Федоров самым дерзновенным, но главное, практическим образом поставил проблему превращения человека смертного в его активно-эволюционном возрастании к новому, высшему типу в человека бессмертного. Он был автором учения, обосновавшего новое эволюционное представление о человеке и его задаче во Вселенной.

Московский Сократ

Долгие годы значительную часть жизни Николая Федорова скрывала завеса таинственности. Да и другая ее половина, когда он становится «необыкновенным библиотекарем» Румянцевского музея, укладывалась в почти житийный канон неустанного подвижничества и духовных трудов. Он был знаменитейшей, любимой и все же загадочной фигурой Москвы конца прошлого века. Тем не менее этот святой, пророк всеобщего воскрешения грозит человечеству, ругает науку, образование, богатых, университеты, интеллигенцию, прогресс, гражданственность, юридические законы, права и свободы личности, Просвещение, институт присяжных, литературную гласность, клеймит культуру и цивилизацию в целом и все «ученое сословие» в частности. В то же время уголовные преступления он называет лишь «шалостями», поскольку «ужасные по своим последствиям, они по своим побуждениям совершенно детские».

Федорова называли «московским Сократом» не только за непритязательность в быту, но и за стремление распространить свое учение в беседах и спорах через верных своих учеников и последователей, хотя сам мыслитель порицал исторического Сократа за сосредоточенность познания на самом себе («познай самого себя») и отрыв знания от дела.

Только в последнее время удалось выяснить обстоятельства рождения Федорова, учебы, формирования, ряд важнейших вех его домосковской жизни. Будущий мыслитель родился в самом конце мая 1829 г. в селе Ключи Тамбовской губернии; его отцом был князь Павел Иванович Гагарин, местный землевладелец, позднее известный театральный антрепренер, принадлежащий к славнейшей российской фамилии, матерью — молодая дворянская девица Елизавета Иванова, не состоящая в законном браке с князем. Фамилию и имя Николай получил по имени своего крестного отца, как это обычно происходило с незаконнорожденными детьми. (Сведения о матери Федорова и новая дата его рождения были установлены по его свидетельству о крещении, найденному в тамбовском архиве искусствоведом В. С. Борисовым.)

«Существенною, отличительною чертою человека являются два чувства — чувство смертности и стыд рождения» — так позднее определит Федоров суть травматического ядра человека. Неожиданная кончина в октябре 1832 г. деда, крупного государственного сановника, известного масона Ивана Алексеевича Гагарина, позднее, в сознательные уже годы Николая, смерть дяди, предводителя тамбовского дворянства Константина Гагарина, его воспитателя и покровителя, на чьи деньги он учился сначала в тамбовской гимназии, а затем в Одесском Решильевском лицее, не говоря уже о «стыде рождения», болезненно усугубленном самим фактом незаконнорожденности, — все это в случае с Федоровым обернулось обостренно-невротическим вариантом переживания и «чувства смертности и стыда рождения», давшим, однако, уникально созидательный, религиозно-пророческий выход. «Вопросы о родстве и смерти находятся в теснейшей связи между собой: пока смерть не коснулась существ, с которыми мы сознаем свое родство, свое единство, до тех пор она не обращает на себя нашего внимания, остается для нас безразличною». Эти мысли о связи чувства родства и осознания смертности, несомненно, отражают личный опыт Николая Федоровича, и осенью 1851 г.

3 стр., 1440 слов

Человек в философии жизни

... смысл лишь в своей соподчиненности с этикой. Интеллект в философии жизни выступает как орудие воли, а познание – как специфическое проявление воли к власти. Конечной целью человека является не ... истина, польза, красота, благо, а сама жизнь, которая в ...

когда умер его дядя. Резкое смыкание этих двух переживаний породило в нем уникальную вспышку-озарение; его пронзила основная идея его учения, «мысль, что чрез нас, чрез разумные существа, природа достигнет полноты самосознания и самоуправления, воссоздаст все разрушенное и разрушаемое по ее еще слепоте и тем исполнит волю Бога, делаясь подобием Его». Двадцати двух лет Николай Федорович бросает вызов смерти, такой дерзновенный и окончательный, как никто из смертных за всю историю. Победа над ней мыслилась настолько радикальной, что предполагала возвращение к преображенной жизни — поиском, трудом и творчеством — всех ушедших поколений. Именно так понял Федоров высшее задание, которое возложено Богом на человека как орудие исполнения Его воли.

Два с половиной года с осени 1851 г. до начала 1854 г., когда Федоров сдает экзамен на звание преподавателя уездных училищ, он ведет какое-то потаенное, документально не зафиксированное существование. Между тем это был наверняка период его интенсивнейшей духовной жизни, резкого жизненного, бытового переворота, утверждения в новом фундаментальном выборе (аскетический подвиг в миру, служение людям и вызревание Слова для его будущего объявления миру), когда шло мощное переоткрытие и переоценка всего. В это время он еще очень молод — пик жизненных сил, чувств, желаний, отзывчивости на мир; темпераментом он обладал страстным, почти неистовым, доставшимся ему от отца. В нем происходит как бы возгонка родотворных, по его выражению, энергий в силу воскресительной мысли, в каждодневное подвижничество.

В каком-то «слишком человеческом» плане Николай Федорович может показаться одиноким, лишенным того душевного общения, которое обычно дает семья, близкая женщина, дети. Да, всю жизнь он прожил настоящим аскетом, питался в основном чаем с хлебом, спал несколько часов на голом жестком сундуке без подушки, которую заменяли книги, ходил зимой и летом в одном и том же стареньком пальто-кацавейке, все мизерное жалованье раздавал нуждающимся. Но у Федорова был дорогой ему Дом, где согревалось сердце, где чувствовал он реальную свою причастность к проходящей сквозь века, связующей живых и мертвых общечеловеческой общности, — Храм. Многократно Федоров говорил о себе как о человеке, «воспитанном службою Страстных дней и Пасхальной утрени». И весь православный обряд явился Федорову построенным по типу крестной и пасхальной седьмицы, в которой, по его мнению, «выражена самая сущность христианства». В определенном смысле его учение было прочувствовано и продумано в церкви, в целостной форме сознательно отправляемого религиозного действа, смысл которого он раскрывал для себя активно-христианского идеала.

4 стр., 1936 слов

Сократ: жизнь,учение и смерть

... учеников. В отличие от софистов Сократ не брал денег за обучение. Внутренняя жизнь Сократа Сократ любил задумчивую созерцательность. Нередко он ... приговорен к смертной казни (принял яд цикуты). Сократ всегда излагал свое учение устно; главный источник - сочинения его учеников ... себя как доблестный и выносливый воин. После войны Сократ продолжает дело отца и ему приписывается авторство скульптуры “Три ...

Новым смыслом зажглись для него в эти годы евангельские глаголы, открылся в них заповедный призыв к активности человека, к исполнению Божьей воли в главном: в преодолении греховного порядка существования и созидании преображенного, бессмертного типа бытия. На всю жизнь Николая Федоровича самыми важными и любимыми остались слова Христа: «Дела, которые творю Я, и он (верующий в Меня) сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14: 12).

Среди программных заповедей Евангелия он выделял так называемую заповедь научения: «Шедше научите вся языки, крестяше во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28: 19).

Позднее он писал, что содержание научения не дано здесь Христом, а как бы оставлено на вызревание в человечестве. И перед Федоровым, когда ему предстала его Идея, дававшая это содержание, возник вопрос: куда ему идти самому для начала, кого учить, какие «языки»? И он пошел на целых четырнадцать лет в школу, причем начальную, дающую первое направление сердцу и уму, пошел к детям, к тем естественным носителям родственного чувства, которое для него было критерием нравственности. «Возвратить сердца детей отцам их» (наказ последнего пророка Ветхого Завета Малахии), причем всем когда-либо жившим предкам, населявшим эту землю и творившим ее историю, — вот тот основной внутренний переворот, который должен, по Федорову, произойти в людях. В преподавании географии и истории («география говорит нам о земле как о жилище; история же — о ней как о кладбище») удивительный учитель, используя оригинальный метод преподавания, максимально развязывающий активность самих учащихся в познавании, и пытался начать на детских душах конкретную работу в этом направлении. Такое сочетание мыслительной разработки вселенски-преобразовательных проектов с выходящей в жизнь практической инициативой, пусть малой, но озаренной и поднятой Идеей, было свойственно деятельности Федорова до конца.

Это же сопряжение мы встречаем в его долголетней библиотечной деятельности, сначала с 1869 г. в Чертковской библиотеке, затем с 1874 г. в Румянцевском музее (ныне Российская Государственная библиотека) и в последние годы в Министерстве иностранных дел. Труд свой, особенно в Румянцевском музее, он рассматривал «как священное дело», служение одному из центров мировой памяти, и проявил себя настоящим новатором и подвижником наиболее целесообразной, системной организации, сохранения и живого бытования этой памяти. Впрочем, сам Федоров был настоящей живой энциклопедией, объем и глубина которой, казалось, не имели предела; говорят, он знал чуть ли не наизусть содержание всех книг самого большого в стране книгохранилища, и этим непостижимым богатством знаний он щедро одарял всех нуждающихся. На четверть века он становится высшим нравственным авторитетом музея, духовным и интеллектуальным средоточием всей его деятельности. Сюда, в каталожную Николая Федоровича, собирались многие замечательные люди Москвы того времени — ученые, писатели, философы, для бесед и дискуссий, здесь воспитывались ученики — В. А. Кожевников, братья Ю. П и С. П. Бартеневы, С. А. Белокуров, С.

М. Северов, Г. П. Георгиевский и др. Существует немало воспоминаний о Федорове-собеседнике и, если хотите, проповеднике, об его «глубокомысленной речи, рассыпавшей мысли, как водопад брызги, его остроумных сближениях и выводах, его беседах, поражавших ученостью и образованностью решительно во всех отраслях знания», об умиротворяющем слове «учителя», обладающем «исключительною синтетическою способностью». О его «могучей диалектике», перед которой меркли оратоские приемы даже таких блестящих спорщиков, как В. Соловьев, писал А. Л. Волынский, добавляя, что в ней, «кроме стальной логики, прошлое и будущее смешивались вместе, спаянные историческим и моральным цементом», создавая «изумительную насыщенность каждого его слова», приводя к тому, что «невидимое делалось в его словах зримым, почти осязаемым, так что диалектический напор на собеседника приобретал неотразимый характер» . Недаром под обаяние его светлой личности («он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такие»), его мощного ума и поразительного учения попадали и А. А. Фет, и Л. Н. Толстой, и В. С. Соловьев.

4 стр., 1837 слов

Философия религии

... описания внешнего мира, причем, поскольку диалектика - это часть философии, представленные ею средства, имеют всеобщий характер. Принцип развития. Религия, как и любое явление, постоянно развивается, то есть ... время, когда мечты прошлых поколений давно воплотились в жизнь. Наши знания о мире в разы превосходят знания наших предков, и, возможно, именно этот фактор сделал человека ...

Его достаточно интенсивное общение с двумя последними растягивается на 80-90 е гг., то прерываясь, то восстанавливаясь. В контактах со знаменитыми людьми своего времени Федоров стремился не только открыть им свое учение, но и подвигнуть на то, чтобы они выступили с ним от своего имени. Такое странно-«юродивое» для нового времени отношение к авторству Федоров сознательно помещал в целую традицию, характерную для древней и христианской литературы, когда малоизвестный автор приписывал свое произведение «какому-либо древнему мудрецу, писателю, чтобы обратить внимание на произведение» . К тому же Федоров расценивал учение «всеобщего дела» не столько как свое изобретение, а как доведенный до высокого градуса сознания голос веков и поколений (не случайно и основное его сочинение написано в форме «Записки от неученых к ученым», как бы от имени этих народных масс, живущих и живших).

Однако попытки переложить на авторитетные плечи бремя вынесения в мир учения о воскрешении терпели провал. Хотя для кандидатов на эту миссию — будь то для Достоевского, познакомившегося с идеями Федорова перед работой над «Братьями Карамазовыми», для Толстого и особенно для Соловьева — их контакт с личностью и миропониманием Федорова остался далеко не бесследным.

Замечательный московский библиотекарь и мыслитель вовсе не был анахоретом-чудаком, как это иногда представлялось. Он не только по-своему реагировал на общественные события, но и стремился в них участвовать, чуть ли не повернуть в неожиданную, открывающую новые дали сторону. Даже его выходы в свет со своим учением (правда, всегда анонимно, под псевдонимом, а то и под чужим именем) привязывались к поводам конкретным, даже злободневным: сближение России с Францией, вопрос международного книжного обмена, засуха и голод, предстоящий конгресс мира, дебаты о разоружении. Его статья «Разоружение» («Новое время», 14 октября 1898 г.) с проектом превращения армии в «естествоиспытательную силу» получила отклик в русской печати и заинтересовал некоторых английских политиков. Особенно увлекала Николая Федоровича идея внести свет самосознания и самоисследования в существование провинции, буквально каждого забвенного ее медвежьего угла. Любое поселение — историческая личность, призванная осознать свою долю участия в жизни отечества и — шире — общемировой. Его проекты «отечествоведения» дополнялись практической работой. Где бы Федоров, пусть недолго, ни жил (чаще всего он приезжал к своему последователю Н. П. Петерсону, записывавшему за ним его мысли), будь то Керенск, Воронеж или Ашхабад, он тут же разворачивал деятельность по сбору краеведческих материалов, организации музеев, археологических съездов и т. п. Федорова волнуют и судьбы школы, университетского образования, самого Румянцевского музея. Он настойчиво говорил о кремлях как о священных крепостях, сторожащих прах предков, о Московском Кремле в особенности, необходимости превратить его в научающую истинному пониманию долга перед историей национальную святыню. (Кстати, к проекту устроить из Кремля «воспитательный музей» он пытался привлечь и художника В. В. Верещагина.) Но, пожалуй, самым заветным для Федорова был интерес к обыденным храмам северной Руси, воздвигавшимися в единодушном, совокупном порыве массы людей за день-три в годины народных бедствий, эпидемий, войн.

5 стр., 2091 слов

Жизнь, учение и смерть Сократа

... его уста свои четыре доказательства бессмертия души. .Такова внешняя сторона жизни и смерти Сократа. сократ диалектика познание философ Сократ является первым из трех великих философов классического периода. Изучив историю его ...

Он первым начал целое движение за собирание сведений об этих храмах и их исследование.

В последние годы жизни Федоров зимой живет в Москве, а летом уезжает или в Сергиев Посад, к стенам Троице-Сергиевой лавры, творению преподобного Сергия Радонежского, первого святого в пантеоне учения о воскрешении, или же в Новый Иерусалим. Туда его влек монастырь и храм Воскресения, построенный Никоном как копия Иерусалимского храма Гроба Господня. В это время Николай Федорович начинает напряженно работать над окончательным приведением рукописей в порядок для их обнародования уже под своим именем, но его труд прерывает неожиданная тяжелая болезнь — двустороннее воспаление легких. Умирал он в декабре 1903 г. в Мариинской больнице для бедных, в той самой, где в одном из флигелей в семье штаб-лекаря восемьдесят два года назад родился Ф. М. Достоевский. При жизни Федорова о нем, собственно, никто не писал, он всячески противился даже простому упоминанию своего имени. Зато сразу после кончины восторженные его портреты замелькали в периодической печати. Появились рассказы о последних его днях и буквально минутах: до конца его волновала судьба его главной Идеи, он умирал с именем великого чтителя Воскресения, святого Серафима Саровского на устах, напомнив стоящим у его одра, как тот прямо перед кончиной пел пасхальный канон перед Новым годом и предсказал, что то же услышат в его монастыре однажды летом (это пророчество Серафима, как известно, осуществилось летом 1903 г. во время саровских торжеств по его канонизации).

Последним пожеланием (или скорее мечтой) Николая Федоровича, испустившего дух 15 (28) декабря, было, чтобы и Москва, по примеру своего любимого святого, встретила наступающий 1904 г. пасхальным каноном. Похоронили Федорова на кладбище московского Скорбященского монастыря (на нынешней Новослободской улице).

В 1929 г., когда переламывался становой хребет народа, выкорчевывалось и крестьянство, тот коренной слой, на которой мыслитель «неученых» возлагал основные надежды, и христианство, духовное обеспечение народного мировоззрения и уклада, да и федоровского учения, могила философа, в числе других могил, подверглась надругательству. Кладбище Скорбященского монастыря было стерто с лица земли, утрамбовано под парк и игровую площадку, буквально, по мрачному пророчеству Федорова, обращено в «гульбище». Симптом нравственного одичания, о котором предупреждал философ памяти, призывавший живущих обратиться сердцем и умом к кладбищам, отчетливо выступил наружу: «сыны человеческие» с очевидностью превращались в «блудных сынов, пирующих на могилах отцов».

13 стр., 6382 слов

Этика жизни или биоэтика

... Федорова. Итогами этого процесса должна стать победа над смертью, воскрешение предков: «Всеобщее воскрешение есть полная победа над пространством и временем».В регуляции естественных сил природы Н. Ф. Федоров видит «внесение в ... в русской религиозной философии, не смогли стать теоретическим основанием для построения биоэтики. Они лишь задавали ведущий вектор отношения человека к миру, к жизни, ...

Работу по подготовке к изданию написанного Федоровым завершили его ученики Н. П. Петерсон и В. А. Кожевников, выпустившие два тома «Философии общего дела», первый в городе Верном (ныне Алма-Ата), второй в 1913 г. в Москве. Предполагавшийся к изданию третий том статей и писем Федорова так и не увидел света.

«Общее дело» – преодоление смерти

Комплекс идей, которые развивал Николай Федорович Федоров (1828-1903), нередко называют «философией общего дела.

Понятие «общее дело» появилось в общественном сознании XIX века благодаря литературному персонажу — герою «Бесов» Достоевского Петру Верховенскому. Употребленный у Достоевского в зловещем, гротескно-пародийном ключе, термин «общее дело» уже через несколько десятилетий вполне позитивно воспринимается в русской философии — появляется работа Федорова с многообещающим названием «Философия общего дела». Однако название это было придумано не самим Федоровым, а его издателями Кожевниковым и Петерсоном, — сам же Федоров к философии относился с огромной неприязнью. Так, например, он пишет: «Не одно только идолопоклонство составляет искажение религии; мыслепоклонство или идеолатрия, есть также ее искажение; философия же как произведение отделившегося от других сословия ученых есть наибольшее искажение религии» ; «Философия есть наибольшее искажение религии, она произведение сословия, отделившегося от народа, не желающего знать нужд его, хотя и живущего на счет народа, живущего трудами рук тех, которых сословие это презирает» ; «состояние смерти есть самое философское понятие… воскресение есть самое нефилософское понятие: воскресение все собирает, восстанавливает и оживляет, тогда, как философия не только восстановление делает лишь мысленным, т.е. самым отвлеченным, но даже самый внешний, существующий мир благодаря созерцательной, сидячей, недеятельной жизни обращается в представление, в психический лишь факт, в фантом» .

«Общим делом», которое должно объединить все человечество в великое братство, Федоров считал преодоление смерти. Наверное, до него никто с такой убежденностью и энергией не выдвигал идею борьбы с самой смертью. В ней обычно видели естественный, хотя и прискорбный, порядок вещей, не зависящий от человека, или же наказание рода человеческого за первородный грех, но не рассматривали ее как зло, т.е. явление нравственного порядка.

Не следует думать, что Федоров строит свое учение на пустом месте. Корни его учения можно увидеть, например, в культе мертвых, характерном для религии древних египтян, веривших в то, что сознание продолжает жить после физической смерти. По их представлениям человеческое существо состоит из не только видимого и явно ощутимого физического тела, но и еще из нескольких субстанций, при обычных условиях не видимых для человеческого глаза. Важнейшие из этих субстанций — «ка» и «ба». После смерти человека его души ведут себя по-разному: «ба» возносится к солнцу, а «ка» остается с телом. От степени сохранности тела и «ка» зависят как благополучие умершего в загробном мире, так и возможность возрождения. Именно поэтому тело фараона тщательно бальзамировали, делали из него мумию, а для его души «ка» создавали благоприятные условия. По вероучению египетских жрецов всякий человек обладал вечной жизненной силой, всякому человеку обеспечивалось бессмертие, если прах его будет окружен надлежащей заботой. Обретение вечной жизни египтяне связывали с сохранением тела (отсюда появление бальзамирования).

14 стр., 6682 слов

Смысл человеческого бытия. Проблема жизни, смерти и бессмертия

... человеческого существования - в частности, трагическая триада, включающая в себя страдание, вину и смерть, - также могут быть преобразованы в нечто позитивное, в достижение, если подойти ... такой точкой зрения смерть тела рассматривалась как причина прекращения всей психической деятельности человека, как естественное и закономерное завершение земной жизни, единственно возможной и реальной. 1. Человек ...

Египтяне не разделяли мир земной и небесный, потусторонний. Они, скорее, подчеркивали сходство загробного мира с потусторонним, считали, что там так же, как здесь. Смерть считалась прелюдией к загробному бытию. Они возлагали надежды на нетленность тела того человека, власть которого была нерушимой при жизни. Культ мертвых составлял важнейшую характеристику египетской культуры. Искусство бальзамирования и мумифицирования, строительство грандиозных гробниц, увековечивания памяти ушедших — все служило одной цели: обеспечить символическое бессмертие. С.Н. Булгаков отмечает: «Нельзя не поражаться близостью основного и наиболее интимного мотива федоровской религии; религиозной любви к умершим отцам, к существу египетской религии, которая вся вырастает из почитания мертвых: весь ее культ и ритуал есть разросшийся похоронный обряд. Федоровская религия есть как бы христианский вариант египетского мировоззрения».

Значительное влияние на мировоззрение Федорова оказала китайская культура, в которой ухода из жизни в потусторонний мир, по сути, не происходит. Мертвые уходят от живых условно. Мир плотно заселен «живыми мертвецами», они переходят в другое состояние, но не уходят в иной мир, они нас не покидают. Древние китайцы верили, что благополучие их жизни полностью зависит от покровительства умерших предков. Погребальные обряды в Китае имели особую пышность, а украшению гробниц придавался необыкновенно важный смысл. Несомненно, что на мировоззрение Федорова оказало глубокое влияние конфуцианство с его положениями об укорененности истинной морали в культе предков, когда родственность равна нравственности, о государстве как семье и государе как отце.

По Федорову языческое поклонение своим богам было в то же время самоотверженным служением своим отцам, христианство же поставило своей целью заменить суеверное служение отцам, которых признавали живыми, всеобщим воскрешением. Христианского Бога он называет не иначе как «Бог отцов». «Истинная религия есть одна — культ предков, притом всемирный, культ всех отцов, как одного отца, неотделимых от Бога Триединого, Отца, Сына и Св. Духа, в Коем обожествлена неотделимость сынов и дочерей. <…> Нет других религий, кроме культа предков; все же другие культы суть только искажения (идололятрия) или отрицание (идеолятрия) истинной религии…»

супраморализма

Соборным духом проникнута главная мысль Федорова — мысль о всеобщем родстве как модели и проекте всемирного родства, когда все сознают себя братьями, чувствуя себя сынами умерших. До сих пор сознание, разум, нравственность были локализованы на земной планете; чрез воскрешение же всех живших на земле поколений сознание будет распространяться на все миры вселенной. Но только при соединении религии и науки возможно дальнейшее распространение влияния разумных существ и вне нашей земли. Хотя воскрешение всех предков может показаться конечной целью общего дела, но оно — лишь средство достижения настоящей конечной цели — объединения всего рода человеческого в единое, родственное по крови братство и отечество. Исходной моделью такого единения и братства является нераздельная единосущная христианская Троица. Таким образом, чтобы объединиться, всем нужно признать Троицу, а чтобы признать, нужно объединиться. Федорова вдохновляла вера в то, что на смену человеческой розни и враждебности должно прийти в будущем всеобщее братство людей, – вот исходная идея, из которой выросли все его проекты. [15] Почему люди живут в «небратстве»? Потому что на Земле недостаточно пространства и ресурсов для жизни, вследствие чего люди соперничают, враждуют.

В связи с этим он пишет: «Обращая бессознательный процесс рождения, а также и питания в действие, во всеобщее воскрешение, человечество через воссозданные поколения делает все миры средствами существования». Следовательно, на Земле и в космосе будет жить стабильная по численности популяция бессмертных людей-ангелов: никто не умирает, никто не рождается. Люди делаются некоторым подобием ангелов, могут жить во всех «средах» и посещать расселенных на других планетах предков. Федоровская схема бессмертия позволяет окончательно решить демографическую проблему — она просто исчезнет, перестанет существовать.

Концепции Федорова характерна своеобразная женофобия. Женщина, жена, мать, по существу, не представлены в его учении, а к рождению Фёдоров относится с брезгливой стыдливостью и отвращением: «Существенною, отличительною чертою человека являются два чувства — чувство смертности и стыд рождения»; «Вопрос о силе, заставляющей два пола соединяться в одну плоть для перехода в третье существо посредством рождения, есть вопрос о смерти; это исключительное прилепление к жене, заставляя забывать отцов, вносит политическую и гражданскую вражду в мир…» Отвращение к деторождению и необходимость закрепления связи с родителями заставляют основоположника патрофикации подвергнуть сомнению положение официального богословия, объясняющее брак как таинство. Он выдвигает философскую предтечу клонирования — идею «всеобщего воскрешения» и окончательного прекращения беременностей (беременная женщина казалась ему безобразной).

Федоров твердо уверен в том, что его учение строится на основе христианской религии: об этом свидетельствует как одна из его главных целей — воскрешение из мертвых, так и средства его осуществления — общество должно заняться религиозным обучением и религиозно-практической деятельностью. Предусматриваются многочисленные воспитательные меры: возвращение сынов к могилам отцов, строительство многочисленных храмов, обучение священной истории и естественным наукам в храмах-музеях, снабженных астрономическими вышками, обращение всего рода человеческого при всеобщей воинской повинности в естествоиспытательную силу, прекращение классовой борьбы, примирение верующих с неверующими в одном «общем деле». Все эти мероприятия должны осуществляться под руководством царя и православной церкви.

Русское государство, пишет Федоров, на протяжении столетий собирало земли и народы, защищало их от распада. Собирание это было необходимо во имя предков и ради предков, соединения всех живущих для воскрешения всех умерших. И в реализации федоровского проекта важное место отводится царю: самодержец возглавляет «всеобщее дело» как патриархальный глава государства, исповедующего родственно-нравственный принцип устроения; царь будет самодержцем, властителем, управителем слепой силы материи, повелителем внешнего, материального мира и освободителем от юридического и экономического закона. Русский самодержец — управитель и регулятор всей периоды, душеприказчик всех умерших предков, воспитывающий человечество для совершеннолетия. Самодержец — заместитель всех отцов, представитель всего рода, он поставлен отцами, которых должно воскресить, и потому не может быть устранен сынами. Н. Бердяев считает, что «в основе теории самодержавия у Федорова лежит религиозный материализм, материализация и натурализация Св. Троицы, материализация и натурализация человеческого духа. Фантастика самодержавия, распространенная на небесные пространства и на воскрешение мертвых, не заключает в себе ничего реального, не имеет никакой связи с историей и с конкретной жизнью. <…> У Федорова самодержавие есть просто грандиозная утопия, [совершенно иллюзионистическая]»

Регуляция природы в федоровском проекте связана не с городом, а с селом, не с промышленностью, а с землей. Для осуществления «патрофикации» человечество должно соответствующим образом подготовиться. Подготовка должна начаться в России, поскольку эта страна сельскохозяйственная, самодержавная, православная, крестьянская. Федоров исповедует сельскую, крестьянскую религию, он всерьез полагает, что « как кочевники по природе — магометане, так горожане по природе — язычники, и только земледельцы — природные христиане». Отсюда следует, что Россия христианская страна, потому что она крестьянская страна. Таким образом, Федоров прикрепляет христианство к земледелию и земледельческому быту, а христианина отождествляет с крестьянином.

Важное преимущество России Федоров видит в ее социальной отсталости, в неразвитости личного начала, в вымирающих и разлагающихся остатках русского быта, связанных с русским язычеством, с земельной общиной, патриархальной властью и т.п. Сельский благородный, «земляной труд», рождающий «хлеб насущный», и кустарное ручное домашнее производство, не отчуждающее от земли, от села, не уводящее от рода, в частности от могил предков, — все это Федоров противопоставляет капиталистическому производству. Целью крестьянского и ремесленного труда, по его мнению, является поддержание жизни, спасение от смерти; целью же капиталистического производства — роскошь, комфорт, прихоть, богатство. Ученые «в угоду женской прихоти, создав и поддерживая мануфактурную промышленность, этот корень неродственности, изобретают все новые и новые средства для выражения ее, т.е. изобретают орудия истребления для защиты порожденной женской прихотью мануфактуры».

Прежде всего в сельские общины должны вернуться оставившие ее «блудные сыны». Помещики и крестьяне будут заниматься земледелием; помещики будут регулировать земледелие, управлять атмосферными явлениями и т.п. Они же привлекают к сознательному участию в земледелии крестьян, делаются учителями естествознания в своей местности. И в деле осуществления космического проекта главное значение приобретают «такие слои, группы человечества, которые при прежней форме жизни находились в презрении, крестьяне-пахари имеют наибольшее значение в деле небесном; для банкиров же и фабрикантов нет места в мировой, небесной деятельности». Как это напоминает слова Интернационала: «весь мир насилья мы разрушим — кто был ничем, тот станет всем»!

Итак, для Федорова город несовместим с христианством, развитие города гибельно для христианской религии, необходим переход от города к селу. Помимо сельских жителей большие надежды в деле регуляции природы Федоров возлагал на армию, которая в его проекте не только не упраздняется, но преображается в силу борьбы со стихиями природы и управления природой. Всеобщая воинская повинность должна превратиться в обязательный для всех долг участвовать в активной борьбе с бессознательными силами природы. А вот это уже подозрительно похоже на политику активного участия военных в освоении космоса, уборке урожая, тушении лесных пожаров, патрулировании в городах и пр. и пр. в нашей совсем недавней советской истории!

Община, предусматриваемая Федоровым, это только первая ступень должного общества. Пока природа не будет полностью управляться человеком, пока существует рождение и у людей появляются дети, пока есть забота о детях, внуках и правнуках, до тех пор и в земледелии не будет еще правды и полного знания, считает он. Естественное рождение человека Федорова не устраивает — он предпочитает решать задачу искусственного воссоздания людей, аргументируя подобный подход необходимостью выполнения нравственного долга перед «отцами»: «…Нужно достигнуть такого состояния, …чтобы освободиться от всякого пожелания нечистого, т.е. не только не рождаться, но и сделаться нерожденным, т.е. восстановляя из себя тех, от коих рожден сам, и себя воссоздать в виде существа, в коем всё сознается и управляется волею»; «…природному размножению в христианстве соответствует в отрицательном смысле целомудрие, т.е. отрицание рождения, а в положительном — всеобщее воскрешение, т.е. воспроизведение из того излишка, который тратится на родотворение, …прежде живших поколений»; «Нужно прежде всего признать, что никакими общественными перестройками судьбу человека улучшить нельзя; …зло в самом рождении и связанной с ним неразрывно смерти»; «регуляция внутренняя… даст перевес любви к родителям над половым чувством и похотью, и даже совсем заменит их, обращая силу рождающую в воссоздающую, умерщвляющую в оживляющую, т.е. заменяя деторождение отцетворением…»

Согласно Федорову, если религия есть культ предков, или совокупная молитва всех живущих обо всех умерших, то в настоящее время нет религии, ибо в церквах нет уже кладбищ, а на кладбищах, на этих святых местах, царствует мерзость запустения. Церковь, по Федорову, есть общество еще не умерших, имеющее своим предметом, целью уже умерших, т.е. всеобщее воскрешение. Чтобы избежать дальнейшего опустошения могил и забвения отцов, нужно создать культ кладбищ. Смотреть на землю как на жилище, а не как на кладбище — значит прилепиться к жене и забыть отцов, а всю землю обратить в комфортабельное обиталище, т.е. это значит смотреть на нее как на земное, а не как на небесное тело. Центр духовной жизни человечества, считает Федоров, должен быть перенесен на кладбища, которые следует сделать местом культа мертвых, собраний, поминальных трапез, храмов, школ и музеев. Как же это должно происходить?

На кладбищах, учит космист Федоров, следует строить музеи со школами и астрономическими вышками, на могилах — проводить поминальные трапезы, снимки с крестов должны составлять музейный иконостас, заменяющий портретную галерею. В области словесности его особое внимание привлекает синодик, т.е. список усопших, которых вспоминают в молитве. Синодик является прототипом таких исторических жанров, как учебник, хроника, родословная, житие святых и т.д. Несмотря на то, что синодик — только словесное, номинальное воскрешение, он считается безусловной предпосылкой для общего дела. В расширенном, переносном понимании также и кладбище есть синодик, писанный на земле. Федоров предлагает оснастить надгробные памятники портретами мертвых и собирать эти портреты в портретный или лицевой синодик, который будет служить идентификации внешнего облика мертвых. Вместе с собранными из могил черепами они составят материальную базу воскрешения.

М. Эпштейн обращает внимание на то, что и в мирской своей профессии, как библиотекарь при читальном зале Румянцевского музея, Федоров радел о сбережении и собирании всех букв, которые когда-либо вывела человеческая рука, и особое значение придавал карточке-аннотации. «Предсказывая разрушение, уничтожение, гибель книг, карточки не могут быть средством спасения их от такой гибели, но сами имеют больше шансов, чем книги, пережить разрушительную эпоху; если книги и погибнут, карточки останутся и дадут возможность вызвать из забвения то сочинение, к которому относятся, возвратить его к жизни». Таким образом, очень специальный библиографический вопрос в толковании Федорова внутренне связан с идеей всемирного воскрешения: карточка — зерно или след книги, по которому можно ее восстановить.

Федоров не считал себя создателем учения о патрофикации (учение о воскрешении отцов), поскольку оно, по его мнению, в первозданном виде сохранилось в евангельских текстах и церковных обрядах. На самом же деле следует особо отметить, что идея патрофикации совершенно чужда и непривычна как для философской, так и для богословской мысли. Федоровский проект воскрешения отцов абсолютно не соответствует ортодоксальному православию, которое стоит на позиции, что человек не может победить смерти, а подлинная цель бытия христианина не может быть достигнута в земной жизни. Более того, в традиционной христианской теологии нет самого термина «патрофикация». Согласно христианству воскрешение произойдет в день Страшного суда, чудесною волею Божией, как последний акт исторической драмы человечества. Ортодоксальное богословие придает учению о страшном суде и загробной жизни решающее значение: Страшный суд произойдет одновременно с концом мира, и ему будет непосредственно предшествовать воскрешение всех умерших и преображение всех живущих.

Такое воскрешение Федоров признает, но оно произойдет, полагает он, только в том случае, если человечество не осуществит предлагаемый им проект воскрешения отцов. По его убеждению, воскрешение всех умерших на земле должно производиться самим человечеством и может осуществиться только совместными усилиями человечества. Сыны и дочери, пользуясь знанием природы, направляемым безграничной любовью к умершим родителям, возвращают жизнь последним, а сами приобретают бессмертие. Таким образом, Федоров перекладывает все заботы, которые приписываются религией Богу, на человечество, миссию Бога взваливает на плечи человека, заменяет Страшный суд воскрешением мертвых средствами науки и техники. он считает, что если человечество направит свои усилия на спасение от греха и исполнение воли божией, то «дня гнева» не последует, поскольку Богу незачем будет судить безгрешных.

По сути дела Федоров расшифровывает христианскую тайну посмертной божьей благодати, механизирует чудо. Он убежден, что не может быть безысходного ада, как и готового рая, ибо все причастны к первородному греху пожирания и вытеснения, все нуждаются в очищении. Проход через истинное очищение и спасение произойдет в самом процессе созидания Рая, постепенного преобразования человеком себя из существа пожирающего, вытесняющего, смертного в самосозидающее, воскресающее, бессмертное. По воскресении все жертвы возвратятся к вечной жизни. Новый уровень сознания воскрешенных, в том числе и злодеев, раскроет перед ними всю бездну их грехов, предрешит необходимость покаяния и воссоединения в единое бытие. Патрофикация есть реальное бессмертие. Трансцендентальное же воскресение, верит философ, совершится только в том случае, если человечество не придет в «разум истины». И это будет действительно «воскресением гнева», когда произойдет окончательный раскол рода людского на спасенных и вечно проклятых.

Федоров опирается на богословское определение Бога как духа всеблагого, всеблагость которого не может допустить вечного наказания грешников. Смысл патрофикации как раз и заключается в том, чтобы избежать гнева божьего в день «Страшного суда» не только для данного поколения, но и поколений предыдущих — вплоть до Адама. Следовательно, федоровский проект воскрешения отцов есть способ разрешения противоречия христианской доктрины о наличии всеблагого Бога с положением о вечном наказании за грехи, совершенные в течение краткосрочной жизни на земле. Действия, предлагаемые Федоровым, должны спасти весь род человеческий от греха, чтобы дать возможность Богу проявиться и как всеблагому, и как всеправедному, поскольку всеправедность не может позволить Богу простить грешников, а всеблагость — не простить их.

Н.Ф.Федоров назвал смерть «уродством», «всеобщим органическим пороком», с которым люди настолько свыклись, что не придают ему значения. Спокойное, «стоическое» отношение к смерти русский мыслитель расценивает не как мудрость, а как покорность, недостойную человеческой нравственности и разума.

воскрешение человека

Приемы воскрешения, которые предлагает Федоров, разнообразны:

«замена смерти воскрешением»,
обращение «бессознательного процесса рождения во всеобщее воскрешение»,
«собирание рассеянных частиц» для воссоздания тел умерших при помощи некоторых вибраций, которые будут обнаруживать «чутким слухом» сыны человеческие,
воссоздание умерших отцов из спермы сынов,
управление всеми молекулами и атомами мира, чтобы рассеянное собрать, разложенное соединить, то есть сложить тела отцов.

Федоров недаром подчеркивает значение наследственности, необходимости тщательного изучения себя и предков. Воскрешение мыслится в родственно связанном ряду, сын воскрешает отца как бы из «себя», отец — своего отца и т.д., в пределе же ставится задача воссоздать из спермы ныне живущих мужчин отцов, дедов, прадедов и так далее до первоотца и первочеловека. Иначе говоря, подразумевается возможность восстановления предка по той наследственной информации, которую он передал потомкам.

Соответственно ныне живущие, надо полагать, воссоздают себя в качестве бессмертных самостоятельно, своею собственной волей. Полученное средствами социальной алхимии существо, будучи материальным, ничем не отличается от духа, оно сродни ангелу. Однако из этого учения совершенно невозможно понять, кто же должен воссоздавать тех умерших, у кого не было детей, тех, кто был бездетным. Нужно отметить и то, что подход Федорова к человечеству как к родовому существу внутренне противостоит его идее патрофикации, ибо утверждение индивидуального бессмертия есть прекращение бессмертия рода в последующих поколениях. Даже если восстановить всех людей, живших на земле, их все равно будет ничтожно мало по сравнению с масштабами Вселенной, которую, по Федорову, им предстоит освоить да еще и преобразовать.

По Федорову посредством воссоздания тел отцов будут вызваны к новой жизни и их усопшие души. Воскрешению подлежит только тело, душа же возвращается в него в силу некоторой природной необходимости, как только оно восстановлено. Получается своеобразное соединение материализма и спиритуализма, которому соответствует чисто механическое понимание и смерти, и воскресения. Согласно этому мнению, душа, пока не восстановлено ее тело, находится в состоянии какого-то-анабиоза, чистой потенциальности. При этом заранее исключается возможность того, что душа, прошедшая через врата смерти, вообще не может возвратиться в отжившее и разрушенное смертью тело и его собою оживить, ибо и она потеряла способность оживлять тело, а не одно только тело утратило силу жизни; что поэтому воскрешение отцов сынами вообще невозможно. «Иначе говоря, смерть, в которой Федоров склонен был вообще видеть лишь род случайности и недоразумения или педагогический прием, есть акт, слишком далеко переходящий за пределы этого мира, чтобы можно было справиться с ней одной «регуляцией природы», методами физического воскрешения тела, как бы они ни были утонченны, даже с привлечением жизненной силы человеческой спермы в целях воскрешения или обратного рождения отцов сынами (на что имеются указания в учении Федорова).

Душа может возвратиться только в преображенное тело воскресения, и бесполезно снова сшивать из клочков обветшавшую расползшуюся «кожаную ризу» умершего тела».

Глубокую характеристику взглядов отца русского космизма дал в работе «Свет невечерний» С.Н. Булгаков. Допустим, говорит Булгаков, что благодаря «регуляции природы» сынам удалось бы собрать из планетного пространства атомы от разложившихся тел умерших отцов и затеплить жизнь в воссозданных телах. Допустим, что эти тела явились бы точным повторением организма умерших и обладали бы сознанием связи и даже тождественности с ранее жившими их двойниками. Воскрешением предполагается не только полнейшее подобие, но и тождество: не два одинаковых повторения одной и той же модели, но восстановление той же самой, единой, лишь временно прерванной жизни. В этом суть «проекта» Федорова.

Такое воскрешение принципиально равнозначно неопределенному продлению человеческой жизни отстранением смерти. Характерно, что в построениях Федорова как будто вовсе не учитывается опыт загробной жизни и его значение, все те изменения, которые претерпевает душа в отрыве от тела, ее рост в этом таинственном и неведомом состоянии. Он хочет победу над смертью лишь как моментом смертной жизни, а не над смертностью, как ее общим качеством. Федоров все время думает об оживлении трупа, первоначально разложившегося, но вновь воссозданного средствами науки, а не о воскресении тела духовного, прославленного и преображенного. Поэтому воскрешение отцов, согласно федоровскому проекту, даже если бы оно было осуществимо, далеко еще отстоит от воскресения мертвых, чаемого христианской верой, оно находится в другой от него плоскости.

Согласно Федорову, человек должен вновь овладеть своим телом изнутри, настолько познать себя и мир, чтобы иметь возможность производить себя из самых основных начал, на которые разлагается человеческое существо. И это умение «воспроизводить себя» предполагает соответственную власть и над всяким человеческим телом, над материей вообще, «познание и управление» всеми молекулами и атомами внешнего мира, — ибо весь мир есть прах предков. Для Федорова вопрос стоит именно о собирании и сочетании частиц, о складывании разложившегося. Космический организм он хочет перестроить, переделать в космический механизм, полностью подвластный воле и разуму человека, и ожидает, что от такого обращения и рационализации мир оживет и воскреснет, станет бессмертным. Эти идеи невозможно назвать научными, они исходят из самых архаических форм религии, в них явно присутствует магия. Известно, что Федоров высоко оценивал магический период в развитии человеческого сознания, призывая превратить его в будущем из воображаемой власти над природой в действительную. По его мнению, наука — прагматическое перевоплощение магии. Недаром гносеология в его концепции должна в будущем превратиться в «гносеоургию».

Однако его воззрения на телесно-вещественное воскрешение плохо согласуются с воскрешением и преображением духовным. Федоров буквально, натуралистически понимал воскрешение, вслед за материалистами он видел в мысли разновидность вещества: «…организм — машина, и… сознание относится к нему, как желчь к печени; соберите машину — и сознание возвратится к ней!» Федоров признавал, что понимает данном случае воскрешение в самом простом, вульгарном значении: «как только мы сумели бы привести… прах в такое состояние, чтобы он произвел мысль, мы были бы бессмертны <…> механизм может быть орудием разума».

Тем не менее мы верим в воскрешение, понимаемое как чудо, как непостижимое действие божества».

«Объединение народов произойдет в общем деле, в литургии, приготовляющей трапезу всем

Во всем учении воскрешения прослеживается явная нелюбовь к естественному, природному, натуральному и жажда надприродного, сверхприродного, неестественного, сверхъестественного, предпочтение сделанного — рожденному, искусственного естественному. На это, в частности, обращает внимание Г. Флоровский: «Разгадку смерти Федоров ищет на путях какой-то биотехники. И характерно, что органическим процессам он противопоставляет технические, естественной силе рождения — человеческий труд и расчет. В природе Федоров не видит и не признает никакого смысла, ни целей, ни красоты. Мир есть хаос и стихия, потому в нем нет и мира. Смысл в мире привносится только трудом, — не творчеством. Жизненному порыву Федоров противопоставляет трудовой проект, — своего рода некую космическую многолетку… Человек для Федорова есть, прежде всего, техник, почти что механик природы, распорядитель и распределитель. И высший образ действия для него — регуляция…» И действительно, Федоров даже Землю стремится превратить в подобие космического корабля, управляемого сознанием и волей человека. «Вопрос о движении земли тогда только разрешится, когда человечество сделается из праздного пассажира прислугою, экипажем этого… неизвестно еще какою силою приводимого в движение корабля — земного шара. Когда этот вопрос будет разрешен, тогда впервые в небесном пространстве явится звезда, или планета, управляемая сознанием и волею»[30]

В федоровской философии странным и причудливым образом переплетаются вера в человеческий разум и надежда на чудо, неожиданное преображение. Прогресс в привычном для нас понимании Федоров не принимает. Точнее, с одной стороны, он исходит из идеала научного прогресса, с другой — прогресс не только не принимает, но само это слово становится ему ненавистным. «Естественный прогресс» Федоров отвергает по моральным соображениям, понимая под таким прогрессом «превосходство младших над старшими и живущих над умершими, ученика над учителем, студента над профессором». Такое «мнимое превосходство» подрывает концепцию патрофикации как цели человечества. Прогресс природный и социальный есть устремленность в дурную бесконечность, в которой каждое новое поколение рассматривает предыдущие лишь как некий пьедестал для собственного возвышения. «Идеал прогресса (по понятию ученых) — дать участие всем как в производстве предметов чувственного удовольствия, так и в потреблении их; тогда как целью истинного прогресса может и должно быть только участие всех в деле, или в труде, познавания слепой силы, носящей в себе голод, язвы и смерть, для обращения ее в живоносную».

Федоров признает не прогресс отвлеченного знания, а прогресс практического знания и действия, и призывает перейти от знания того, что есть к знанию того, что должно быть. Он мыслит воскрешение как коллективное дело человечества, которое противостоит цели «естественного прогресса». Прах предков собирается для того, чтобы составить из распавшихся частей новый совершенный мир. Деятельность эта понимается как собирание разрозненных частей жертвы. Отцы являются жертвами в том смысле, что они поглощаются сыновьями. Рождение есть принятие, взятие жизни от отцов, т.е. лишение отцов жизни. Отсюда оригинальное определение смерти: смерть есть переход через рождение одного или двух существ в третье, рождение детей есть вместе с тем смерть их матери.

«Гуманизм» — слово, которое Федоров не принимает, да и наука интересует его лишь как возможное средство осуществления проекта, хотя по форме эти идеи действительно напоминают «гуманистический активизм», на что совершенно справедливо указывает Г. Флоровский . На то, что учение Федорова строится в русле просвещенческого гуманизма, обращает внимание и С. Булгаков: «В сущности, это учение является последним словом новоевропейского гуманизма (хотя сам Федоров последнего и чуждался).

Под его грандиозностью робкими и нерешительными кажутся утопии Мечникова, Фурье, Маркса и др.»

«должно… жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех».

«День желанный, от века чаемый, необъятного неба ликование тогда только наступит, когда земля, тьмы поколений поглотившая, небесною сыновнею любовью и знанием движимая и управляемая, станет возвращать ею поглощенных и населять ими небесные, ныне бездушные, холодно и как бы печально на нас смотрящие звездные миры; когда, собирая и оживляя прах тех, которые нам дали или — вернее — отдали свою жизнь, мы уже не будем этот прах обращать в пищу себе и потомкам, к чему вынуждались разобщением миров и необходимостью жить средствами, скопленными нашею небольшою планетою. Знанием вещества и его сил восстановленные прошедшие поколения, способные уже воссозидать свое тело из элементарных стихий, населят миры и уничтожат их рознь… Тогда воистину взыграет солнце, что и теперь народ думает видеть в пасхальное утро Светлого Воскресения; возрадуются тогда и многочисленные хоры звезд. Иллюзия поэтов, олицетворявшая миры, станет истиною. Но персонификация или — точнее — патрофикация будет дана уже не мыслью, не воображением, а делом. Преждевременная же патрофикация, в народной и ненародной поэзии живущая, ясно глаголет, что день желанный есть чаяние веков и народов, спокон века ожидаемый. Сей день, его же Господь чрез нас сотворит, будет произведен не мнимым движением солнца, не действительным движением земли, а совокупным действием сынов, возлюбивших Бога отцов и исполнившихся глубокого сострадания ко всем отшедшим. Земля станет первою звездою на небе, движимою не слепою силою падения, а разумом, восстановляющим и предупреждающим падение и смерть. Не будет ничего дальнего, когда в совокупности миров мы увидим совокупность всех прошедших поколений. Все будет родное, а не чужое; и тем не менее для всех откроется ширь, высь и глубь необъятная, но не подавляющая, не ужасающая, а способная удовлетворить безграничное желание, жизнь беспредельную, которая так пугает нынешнее истощенное, болезненное, буддийствующее поколение. Это жизнь вечно новая, несмотря на свою древность, это весна без осени, утро без вечера, юность без старости, воскресение без смерти. Однако будет и тогда не только осень и вечер, будет и темная ночь, как останется и ад страданий, в нынешней и прошлой жизни человеческого рода бывший, но останется он лишь в представлении, как пережитое горе, возвышающее ценность светлого дня востания. Этот день будет дивный, чудный, но не чудесный, ибо воскрешение будет делом не чуда, а знания и общего труда.

День желанный, день от века чаемый будет Божьим велением и человеческим исполнением.

Заключение

В конце прошлого века, ожидая наступления нового неведомого столетия, Федоров подводил итоги старому, как всегда неожиданные, идущие вразрез с традиционными понятиями и оценками. Он предчувствовал, что приближающийся «к своему печальному и мрачному концу» век «идет не к свету и радости», — и мы-то знаем, насколько он оказался прав. XIX век, считает мыслитель, «восстановил веру в зло и отрекся от веры в добро», а горделиво усвоив дарвинизм как последнее слово науки, «признал борьбу законным делом и из слепого орудия природы стал сознательным ее орудием, органом». И главное, этот век — «настоящий сын предшествовавших веков, прямое следствие разделения небесного и земного, т. е. полное искажение христианства, завет которого заключается именно в соединении небесного с земным, божественного с человеческим». Как известно, все учение Федорова — борьба с таким искажением и смелая последовательная попытка реалистически раскрыть смысл и содержание задачи «соединения небесного с земным».

Две великих духовных добродетели отмечают Федорова как мыслителя и ставят его в положение царя и судьи среди сонма других мыслителей. Первая добродетель – праведная жизнь – житие. Федоров, кажется, единственный (если не считать Сократа) философ с житием, а не с биографией. Он «уже одною своей жизнью вносил в окружающее много доброго и поучительного». Про кого из философов можно сказать, что он обладал этим свойством в высшей мере? – особенно, если речь идет о наших временах. Про кого из мыслителей новой философии можно сказать, что его жизнь заключалась в «самоотверженном служении ближним всеми силами и способностями»? Кто из учителей миросозерцания боялся денег «как чего-то ядовитого, заразного и мерзкого» – притом, не будучи ни утопистом, ни революционером, ни социалистом?

Философия общего дела Федорова называется так потому, что именно в противостоянии смерти, в том числе и особенно через воскрешение уже ушедших поколений, в чем состоит, по его убеждению, долг сынов перед отцами, он усматривал бесспорное основание для единения человечества, поскольку в победе над смертью заинтересованы все люди без всякого исключения. Но как раз идея воскрешения представлялась и многим продолжает представляться особенно одиозной, которая, казалось бы, не может не вызывать решительного неприятия. Между тем научные открытия самого последнего времени, главным образом в области биологии и медицины, раскрыли удивительную проницательность и подлинную реалистичность федоровского учения. К числу таких открытий в первую очередь и можно, и нужно отнести клонирование человека, теламерную терапию, регенерацию стволовых клеток, расшифровку человеческого генома, нанотехнологию и многое другое. Возникающие в связи с этим самые различные проблемы, которые многих еще отпугивают, дезориентируют и просто сбивают с толку, будут, несомненно, раньше или позже тоже разрешены, ибо сегодняшнее слово науки — отнюдь далеко еще не последнее ее слово.

Нельзя не отдать должное стремлению Федорова объединить человечество общим делом. Пусть «общее дело», как его определял сам автор, утопично, но нельзя не признать благородность его стремлений для осуществления «общего дела» объединить всех людей «во всеобщей родственной, праотеческой любви как верующих, так и сомневающихся, ученых и неученых, сословия, город и село», через это дело решить «санитарный вопрос» и «продовольственный вопрос». Можно не соглашаться с Федоровым в конкретном понимании этого «общего дела» — физического воскрешения всех умерших, но то, что человечеству необходимо «общее дело», объединяющее людей для выживания человеческого рода, в этом Федоров несомненно прав. Разве спасение современного человечества и вместе с тем человечества вообще не заключается в общем деле регуляции отношений с природой, решении насущных экологических проблем, в преодолении разъединенности людей, разъединенности, которая несет в себе угрозу братоубийственной войны, грозящей гибелью человечеству?!

В грандиозном замысле Федорова есть два пункта, которые даже по нынешним меркам выглядят совершенно фантастическими. Он предлагал, во-первых, преобразовать человеческое тело таким образом, чтобы оно могло существовать во враждебных жизни средах (в космосе) и к тому же стало бессмертным. Федоров тут предвосхитил популярную в современной фантастике идею киборга. Во-вторых, он считал посильной для будущей науки задачу воскресить всех ранее живших на земле людей, чтобы дать им новое, бессмертное тело и бессмертную жизнь.

Проект «общего дела» предусматривает также решение множества других задач, часть из которых сегодня уже не кажется фантастической, а выглядит вполне буднично (выход человека в космос, использование солнечной энергии и др.).

Почему, как такие идеи могли родиться более ста лет назад в уме скромного библиотекаря Румянцевского музея? И почему они привлекли внимание писателей, философов, ученых?

Федоров поистине оригинальный и дерзновенный русский мыслитель, открывший перед человечеством принципиально новые горизонты. Он не обгонял своего времени, что в принципе невозможно. В этом «обвиняют» и Федорова лишь те, кто подобным образом пытается самооправдаться, мол, это он забежал вперед, а не мы отстали от времени и не поняли его. Между тем именно Федоров первым из всех прочувствовал, осознал и выразил только-только зарождавшееся принципиально новое умонастроение неприятия смерти, необходимости борьбы с ней. Уверенность в достижимости данной цели все более крепла под влиянием успехов развития науки и техники XIX столетия, в частности экспериментов по искусственному вызыванию дождя и т.п. Если такого рода эксперименты и успехи имели для кого-то лишь самодовлеющее, локальное значение, хотя и на самом деле исключительно значимые, то Федоров увидел в них нечто несравненно более глубокое и важное, открывающее принципиально новые возможности прогресса, в конечном счете, возможность победы над главным врагом человека — его смертью.

По Федорову человечество совершило ряд «измен» Богу: сначала человек изменил отцу небесному ради исполнения воли «жены» (первородный грех); следующей изменой является оставление земледелия, села (то есть праха своих предков), уход от рода и племени ради жизни в городе, предпочтение «юридико-экономического» общества семье и родственной общине. За эти измены человечество расплачивается «неродственными отношениями», войнами, утратой смысла жизни, смертью.

«В настоящее время,

Список используемой литературы и интернет-источники

1. Бердяев Н.А. Религия воскрешения («Философия общего дела» Н.Ф. Федорова) // Бердяев Н.А. Собрание сочинений, т. 3. Париж, 1989.

2. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994.

3. Вишев И. Философия общего дела Н.Ф. Федорова — предтеча современной концепции практического бессмертия человека; 2004

4. Демидов А.Б. Феномены человеческого бытия; Минск: ЗАО Издательский центр «Экономпресс», 1999

5. Федоров Н. Ф. Сочинения. М., «Мысль, сер. «Философское наследие», 1982

6. Федоров Н.Ф. Собрание сочинений: В 4-х тт. М., 1995-1999.

7. Письмо Н. П. Петерсона к В. А. Кожевникову от 21 августа 1897 года. — ОР РГБ.

8. Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., 1969

9. С. Г. Семенова. Философия воскрешения Н. Ф. Федорова, «Прогресс», Москва, 1995

10. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Париж, 1937 (репринтное издание 1983 г.)

11. Ильин В.Н. О религиозном и философском мировоззрении Н.Ф.Федорова http://www.apocalyptism.ru/Ilin-Fedorov.htm

12.Волков В. «Общее дело» Николая Федорова: философское учение, научная теория, религиозное прозрение или социальная утопия?

13.Федоров Н. Ф., Конец сиротства; безграничное родство http://www.magister.msk.ru/library/philos/fedorov/fedor113.htm

14.http://www.marsiada.ru/359/407/411/4682/

15.http://www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1915_186.html

Вишев И. Философия общего дела Н.Ф. Федорова — предтеча современной концепции практического бессмертия человека; 2004