Вклад выдающихся русских социологов в мировую социологию

метки: Социолог, Известный, Наука, Социология, Сорокин, Ковалевский, История, Русская

Прошлое — не безупречно, но упрекать его бессмысленно, а вот изучать необходимо.

М. Горький

История социологии является составной частью теории социологического знания, ибо исследует процесс становления и развития науки. Социология имеет свою историю, неразрывно связанную с генезисом социологической дисциплины, процессом институциализации и функционирования в обществе, сменой ее исследовательских парадигм, формами структурирования, определением предметной области, взаимоотношениями с другими науками. Академик В. И. Вернадский, обобщая свои впечатления от только что прочитанной книги по истории социологии, заметил: «История науки… должна критически составляться каждым научным поколением и не только потому, что меняются запасы наших знаний о прошлом, открываются новые документы или находятся новые приемы восстановления былого. Нет! Необходимо вновь научно перерабатывать историю науки, вновь исторически уходить в прошлое потому, что, благодаря развитию современного знания, в прошлом получает значение одно и теряет другое. Двигаясь вперед, наука не только создает новое, но и неизбежно переоценивает старое, пережитое. Надо знать прошлое, чтобы понимать и настоящее, и вечное, непреходящее» [1, с. 127].

Эти слова, применительно к истории русской социологии, остаются ценным методологическим ориентиром не только для тех, кто только приступает к ее изучению, но и для исследователей уже хорошо знакомых с фактической стороной дела. Развитие социологии в нашей стране, ее вхождение в систему высшего образования в виде специальных кафедр и факультетов поставило проблему концептуальной переоценки истории отечественной социологии, тем более, что подавляющее количество работ в этой области носят описательный, несистематизированный характер.

Социология и ее история в силу прямой взаимосвязи с обществом, т.е. объектом исследования, всегда были в той или иной мере социально и политически ангажированы. Поэтому наличие в российских историко-социологических исследованиях таких оценочных определений направлений и школ, как либеральная или консервативная, прогрессивная или реакционная, буржуазная или марксистская и т.п., довольно широко распространенное явление как в прошлом, так и в наши дни [2].

В своей работе мы попытались представить концепции русских теоретиков, лидеров школ. При выборе конкретных личностей социологов, мы руководствовались в первую очередь наличием того нового, что вносили в социологическую теорию ученые в сравнении с их предшественниками и современниками. Особенно интересной для нас была их роль в создании школ и направлений, участие в важнейших мировоззренческих спорах своего времени. Очень важным критерием на ряду свыше изложенными был критерий объективной переклички и личных контактов русских социологов с западной наукой, признание ею большого веса избранных нами теоретиков в виде переводов их работ на другие языки, переписка с западными корреспондентами, приглашение на международные конгрессы, награждение академическими званиями и степенями в западных университетах. Наконец, последний критерий отбора — это наличие идей, которые являются живыми, плодотворными и сегодня.

Дисциплина Социология Тема а Чикагская школа иее вклад в развитие социологии

... Чикагской школы и А.Смолл как основоположник этой школы Американский исследователь Лестер Куртц выделяет три поколения в развитии Чикагской социологической школы ... связано название «Чикагская школа социологии». Чикагская школа была первой институциональной академической школой в североамериканской социологии. По сути дела, ... Вернувшись в США, он преподаёт историю и политическую экономию в колледже ...

Итогом фокусирования внимания на блистательной плеяде русских социологов-теоретиков стал выбор Н.К.Михайловского, М.М. Ковалевского и П.А.Сорокина в качестве объекта пристального изучения с нашей стороны. Однако, необходимо отметить, что предметом изучения в данном случае выступил вклад вышеназванных персон в мировую социологическую науку. Также аспектом, затронутым в работе, является проблема эмиграции ученых из России, приобретшая достаточно широкий масштаб в ХХ веке.

Говоря о разработанности темы, следует обратить внимание на то, что с середины 70-х гг. ХХ века резко возросло число публикаций по истории российской социологии. Только за период с 1978 по 1994 гг. опубликовали свыше 30 статей об отечественных социологах и около 40 их оригинальных работ. Это с одной стороны, говорит о повышенном внимании исследователей к данной проблематике.

Тем не менее, крупных работ по истории отечественной немарксистской социологии сегодня немного. Прежде всего, это труды санкт-петербургских историков [3].

Большую социологическую ценность представляют работы И.А. Голосенко [4].

Сегодня практикуется издание лекционных курсов по истории социологии в России. В их числе: Е.И.Кукушкина, А.Н. Медушевский, С.С. Новикова В.П., Култыгин [5].

Однако в большинстве своем это сугубо историографические работы, ценные, может быть, раскрытием новых исторических фактов, но без серьезного рассмотрения методологических проблем развития социологии и ее истории. В работе В.А. Алексеева и М.А. Маслина [6] анализируется влиятельное направление русской социологии в контексте социальной обстановки того времени, во многом объясняющей причины обращения обществоведов к социальной психологии, раскрывается логика эволюции теорий психологистов, их дифференциация. Интерес представляет книга видного философа русского зарубежья С.А Левицкого, впервые изданная в России в 1996 г. Это популярное, общедоступное введение в историю русской философии и общественной мысли. С.А.Левицкий стремится воссоздать историю русской мысли (XIX и XX вв.), имея в центре внимания философские и социальные аспекты творчества славянофилов, западников, народников, марксистов, представителей русского религиозно-философского Ренессанса [7].

Обращение, исследователей к истории отечественной социологической мысли — явление закономерное и продиктовано не только научной любознательностью или случайными мотивами. Знание истории помогает лучше понять современные процессы в развитии социологической науки, увидеть истоки и пути решения тех или иных проблем. Таким образом, актуальность темы не вызывает сомнения, поскольку историко-социологическое направление имеет перспективу одного из важнейших в ряду других, т.к. развитие теоретической социологии в России есть прежде всего продукт глубокой рефлексии относительно уже добытого знания, равно как и осмысления социальных процессов современности.

История социальной работы

... социальной стабильности общества. Поэтому проблемы социальной защиты были актуальны для всех периодов развития общества. На мой взгляд, история социальной работы ... об опеке над детьми были очень гуманными по тем временам. Например, в главе XXXII рассматриваются ... Русская правда» утвердила основы социальной политики: 8 статей из 37 посвящены проблемам защиты детей. Многие последующие законы в России ...

школа социология ковалевский сорокин михайловский

§ 1. Становление социологии в России XIX-начала ХХ века: сущность, этапы и трудности

Развитие социологии в России XIX-н. ХХ века представляет собой весьма увлекательный и вместе с тем во многом драматичный процесс.

Социологическая мысль в России до 60-70-х гг. ХIХ века развивалась, не будучи обособленной от развития социального знания в рамках других общественных наук. Многие элементы из области социологического миропонимания можно обнаружить в философии, истории, праве, экономике и др. Именно поэтому при изучении истории социологической мысли особое значение приобретает проблема вычленения, осмысления и истолкования социологических идеей, которые существовали в неспецифических формах выражения [8, с. 9]. Некоторые работы того периода сегодня могут интересовать только узкий круг специалистов, другие же и ныне сохраняют свою актуальность, издаются на Западе, вызывая многочисленные дискуссии, как, например, работы Н.Я. Данилевского [9].

, П.А. Сорокина [48, 50, 54-56] и многих других.

Безусловно, социология в Россию проникла с Запада, но быстро стала принимать собственные оригинальные формы и развиваться самостоятельно в собственных национальных и культурных традициях и политических условиях. На это обстоятельство с некоторым удивлением указал немецкий философ и социолог Л. Штейн в своем благожелательном обзоре русской социологии XIX в. [10, с. 8]. За период с конца 60-х г. XIX в. до середины 20-х гг. XX в. социология прошла несколько этапов, постепенно достигая когнитивной зрелости, критериями которой являются стремление к теоретико-методологической интеграции, создание эмпирического уровня исследований и успешная институционализация (организация преподавания и научной работы).

Все три критерия постоянно стимулируют друг друга. Их конкретная история позволяет уловить национальную и региональную специфику исследовательского процесса и его место, роль в более широком мировом процессе социального познания определенной эпохи [10].

Возникновение самой социологии определялось в первую очередь капиталистическим путем развития, на который Россия медленно, но неотвратимо вступала после реформы 1861 г. Этот хронологический рубеж и следует считать началом социологии в России, которая, как и в Западной Европе, возникла в русле позитивистской традиции. Следует сразу отметить, что именно социология (а не литературоведение, философия, история и т.п.) в итоге оказалась той идейной сферой, где позитивизм в России достиг самых больших результатов, причем не только в национальном масштабе, но и в мировом.

Чем же был вызван этот процесс? К началу 60-х годов в русском обществоведении сложилась парадоксальная ситуация. Часть конкретных социальных наук — история, этнография, социальная статистика, юридическая наука и другие — достигли известных успехов, но дальнейшее их развитие требовало глобального методологического осмысления материала. В этих условиях возникла междисциплинарная потребность в новой обобщающей общественной науке — социологии.

Генетическая социология

... русской исторической школы права (русской социологической школы права), русской школы медиевистики европейских стран, плюралистическая школа в социологии, метод генетической социологии и др. Глава 1. Биография Ковалевского М.М. Максим Максимович Ковалевский ... со многими учеными, в том числе со Спенсером, Меном; из русских с Вырубовым, В. Соловьевым, Лавровым. Возвратившись в Россию, Ковалевский ...

Для становления социологии явно стимулирующим фактором оказалось усложнение социальной структуры русского общества, бурный рост городских сословий. Россия не только подарила миру термин «интеллигенция», но и первые теоретические формы самосознания этого слоя, вырастающего на разработке ряда социологических проблем — роли интеллигенции в общественных процессах, идей общественного долга, соотношения «толпы и героя» и т.п.

Уже первые историки русской социологии, как отечественные, так и зарубежные (Н. Кареев, О. Лурьев, Ю. Геккер), верно заметили, что главные теоретические достижения социологической мысли в России были одновременно ответом на вопрос: «Что считать наиболее важным для блага народа?»

«На исходе 60-х годов, — вспоминал крупнейший историограф русской социологии Н. Кареев,- позитивизм и социология вошли в русский умственный обиход» [8, с. 9]. Социология теоретически отражала в самой различной форме требования буржуазной модернизации существующих порядков в России. «Учреждения старины» тормозили развитие капитализма, в том числе и в социологии.

Следует отметить, что идеологией громадной части русских социологов был мелкобуржуазный демократизм и либерализм, поэтому в большинстве доминирующих в это время идеологических конфликтов, особенно до революции 1905 г., они выступали оппозиционерами и критиками царского режима. «Именно эта, не просто политическая, но оппозиционно-политическая ангажированность социологии в России составила ее отличительную черту, — справедливо пишет Н. Новиков, — по сравнению с западноевропейской социологией того времени» [11, с. 12]. Но с содержательной стороны между разными национальными вариантами социологии было много общего.

Однако, действию положительных для оформления новой науки факторов мешали многие патриархально-традиционные элементы старого общества и культуры. Прежде всего следует упомянуть долгую вражду с царской администрацией. В этой ситуации подавляющая часть русских социологов, так или иначе, была жертвой полицейского пресса. Это особенность нашей социологии, отличающая ее от западной. Ссылки, вынужденная эмиграция, тюрьма, увольнения, грозные предупреждения и т.п.- вот вехи биографии А. Щапова, Л. Оболенского, Я. Новикова, П. Лаврова, М. Ковалевского, Л. Петражицкого, Л. Мечникова, С. Южакова, Н. Стронина, Е. Де Роберти, Б. Кистяковского, П. Сорокина. А ведь многие из них были людьми далеко не радикальных настроений.

Другим отрицательным фактором в распространении и оформлении социологии явились предрассудки некоторых ученых (особенно историков, государствоведов) в отношении новой дисциплины. Недоброжелательство ломалось очень медленно. И только в первое десятилетие XX в. междисциплинарные отношения резко изменились. Началось повсеместное признание социологии, и постепенно социологическая точка зрения стала широко использоваться в истории, правоведении, политической экономии, психологии, этнографии именно как новая плодотворная теоретическая перспектива в сравнении с традиционными подходами.

Не смотря на действие негативных факторов, социология в России возникла и стала развиваться.

Рассмотрим кратко процесс институционализации русской социологии на каждом из трех уровней:

Русская социологическая мысль

... до наших дней. 2.1 1 этап развития русской социологической мысли 1 этап связан с процессом институционализации социологии в России и шел с некоторым отставанием от Европы ... когда рядом с социальной философией возникает и бурно развивается русская социологическая наука. 2. Этапы развития и институционализации социологии в России Развитие социологической мысли в России принято подразделять на ...

Динамика научных публикаций и статус социологии в массовом сознании. Наличие определенной традиции историко-философской критики позволило уже с первых шагов становления отечественной социологии использовать периодическую печать не только в информационно-ознакомительных, но и более серьезных, историко-критических и аналитических целях [3].

Была проделана большая работа по переводам, рецензированию и обзорам западной социологической литературы. Практически все сколько-нибудь интересные западноевропейские и американские авторы (Конт, Уорд, Гиддингс, Гумплович, Спенсер, Теннис, Зиммель, Вебер, Дюркгейм и многие другие) переведены на русский язык и прокомментированы со знанием дела. Одновременно русские авторы были постоянными сотрудниками в профессиональных западных журналах («Международное обозрение социологии» — редактор Р. Вормс, «Ежегодник социологии» — редактор Э. Дюркгейм) и даже оказывали им материальную помощь.

В начале XX в. в России появился ряд работ, анализировавших вклад в социологию отдельных российских социологов. Это в значительной мере способствовало ее популяризации в кругах широкой общественности [12].

По существу, к 20-м гг. XX столетия социология и история социологии окончательно складываются как самостоятельные дисциплины с соответствующей учебной литературой, публикуются историко-социологические работы, а также излагаются те или иные частные вопросы. Историко-социологические исследования в дооктябрьской России, как и развитие дисциплины, находились в русле ее становления в мировой науке. Российская социология обретала свое лицо, как, скажем, немецкая или французская. Даже американский исследователь Д. Геккер в 1915 г. публикует монографию под названием «Russian Sociology» [13].

Социология и система образования. Преподавание социологии с конца 70-х — начала 80-х гг. XIX в. осуществлялось эпизодически в качестве необязательного спецкурса лишь в нескольких городах и в столице. Преподавание социологии в учебных заведениях страны долгое время оставалось под запретом.

Недосказанное на родине приходилось договаривать, доисследовать за границей. Под словами Л. Мечникова: «Чтобы воспользоваться правом говорить, мне нужно было оставить родину», — могли бы подписаться М. Ковалевский, Е. Де Роберти, П. Кропоткин, П. Лавров, Я. Новиков, П.А. Сорокин и другие. Многие русские социологи преподавали в западноевропейских университетах, учились там же, печатались и приобретали ученые степени.

З).

Социология и специализированные научные организации. В конце XIX века единственной социологической организацией, в работе которой русские исследователи принимали участие, был Международный институт социологии, созданный Вормсом в 1894 г. Три русских социолога — Лилиенфельд, Ковалевский и Сорокин — в разное время были избраны президентами института, а П. Петражицкий — вице-президентом. Кроме того, Новиков, Де Роберти и Ковалевский являлись активными членами «Общества социологии» в Париже.

Более благоприятные условия для пропаганды и преподавания социологии на Западе привели к тому, что М. Ковалевский, воспользовавшись открытием в Париже всемирной промышленной выставки и массовым посещением ее русскими, создал летом 1901 г. Русскую высшую школу общественных наук, которую справедливо оценили как первую модель «социологического факультета» в Европе. Главную колею обучения в Школе составила именно социология и, что особенно важно, — ее применение к экономическим, политическим и духовным проблемам России. Одной из задач Школы было знакомство зарубежных ученых с капитальными проблемами, которые волнуют русское общество, с тем, что делается русскими мыслителями в области социальных исследований, выяснение степени применимости западных научных разработок в русской действительности [14].

Взаимосвязь социологии и социальной работы

... и др. Познания в области социологии позволяют социальному работнику исследовать социальные проблемы, обеспечивать владение интерперсональными навыками и техниками. Например, основной навык специалиста социальной сферы - это интервьюирование. Этот навык предполагает ...

Весной 1916 г. состоялось учреждение «Русского социологического общества им. М. М. Ковалевского», объединившего практически всех видных представителей общественных наук (более 70).

Согласно уставу, в его задачу входила академическая разработка вопросов социологии и их пропаганда. Однако полярные теоретические интересы членов общества, трудные обстоятельства военного, а затем революционного времени не позволили этой организации сколько-нибудь значительно реализовать свои планы.

В годы первой мировой войны и последовавших за ней революции и гражданской войны были резко нарушены традиции научно-исследовательской работы и обычные способы общения ученых: обмен книгами, научные съезды, командировки за границу и даже элементарная переписка.

Только в 1920 г. в Петроградском государственном университете был основан первый в России факультет общественных наук с социологической кафедрой во главе с П. Сорокиным.

Рассмотренный материал убеждает, что на всех трех уровнях институционализации все процессы носили общий, сходный характер организационной экспансии социологии. В идеологическом смысле это была составная часть более широкого процесса создания классовых организаций русской буржуазии. И неслучайно после февраля 1917 г. многие социологи, бывшие в идейной оппозиции царизму, пошли на службу Временному правительству (В. Чернов, П. Милюков, П. Сорокин, Н. Кондратьев, Н. Тимашев, Ф. Степун и др.).

В подавляющем большинстве они не приняли Октябрьскую революцию. В ответ коммунистические руководители поставили вопрос о жестком контроле над программами и содержанием курсов по общественным наукам, о необходимости непримиримой борьбы с враждебными идейными течениями с позиции «воинствующего материализма». Но когда высоких идейных аргументов не хватило, последовали репрессии — аресты, изгнания из университетов, роспуск научных учреждений, закрытие журналов, национализация типографий, строжайшая цензура, и, наконец, высылка из страны.

В судьбах социологии новая власть оказалась союзником и преемником старой имперской власти. Только еще более свирепым. В эмиграцию отправились Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Сорокин, П. Струве, П. Милюков, В. Чернов, Г. Гурвич, Н. Тимашев, Ф. Степун, С. Франк, П. Новгородцев, Е. Спекторский и многие другие выдающиеся русские социальные философы и социологи [15].

Органический процесс развития и организации социологической науки был насильственно прерван и направлен в догматическое русло идеологической поддержки существующего режима.

В целом русская социология в своем развитии и функционировании с конца 60-х гг. XIX в. до середины 20-х гг. XX в. прошла три стадии.

Первая стадия — возникновение «новой науки» (конец 60-х-конец 80-х годов) характеризуется своеобразным исследовательским азартом, энтузиазмом. Один за другим в печати начинают обсуждать всевозможные «социальные вопросы»: рабочий, земледельческий, национальный, женский и т. п. Правда, граница между обыденным, житейским социальным знанием и научным крайне зыбка, цели исследования абстрактны, сбор материала и обобщение его методологически поспешны. Эта наука, будучи «Золушкой» в российских государственных университетах, перекочевывает в редакции журналов, в публицистику. Подобная неакадемическая форма социальной мысли и воображения весьма характерна для России того времени.

Социология революции П. Сорокина

... А. Сорокина, связанных с социологическим исследованием революции. Изучить конкретные взгляды П. А. Сорокина на русскую революцию. Объект изучения – социологические взгляды П. А. Сорокина на революцию. Предмет изучения – особенности и аспекты социологии революции П. А. Сорокина. При ...

На первой стадии русская социология выступает в виде следующих позитивистских подходов: органицизм (П. Лилиенфельд, А. Стронин и др.), который быстро потерял идейный кредит; географическая школа (А. Щапов, Л. Мечников и другие), психологизм (субъективная школа: П. Лавров, Н. Михайловский, Н. Кареев, С. Южаков и другие; социопсихизм: Е. Де Роберти); историческая социология (В. Ключевский).

На этой фазе позитивистская социология рассматривается как «естественная наука о человечестве», использующая все прочие науки как склад фактов и эмпирических обобщений для разработки собственных абстрактов социальной статики и динамики [16].

Вторую стадию можно назвать стадией «теоретико-методологической критики»: критика шла как в рамках возникших школ и направлений и с целью их укрепления, так и между ними с целью закрытия тупиков. Растет критическое внимание к основным понятиям — общество, народ, классы, идеалы, интеллигенция и т. п., казавшихся столь ясными и понятными на первой фазе; переформулируется соотношение с другими гуманитарными науками, резко критикуется натуралистический редукционизм. Лидером антипозитивизма с упорной защитой методологических принципов, получивших позднее название «историзма», выступило неокантианство: А. Лаппо-Данилевский, Б. Кистяковский, П. Новгородцев, В. Хвостов, Л. Петражицкий и другие [17].

Борьба неокантианства с позитивистами привела к тому, что первое десятилетие XX в. дает нам наиболее дифференцированную картину течений русской социологии, хотя антипозитивистские атаки были отбиты, позитивизм неизбежно меняется, появляется непозитивизм (Г. Зеленый, П. Сорокин, А. Звоницкая. К. Тахтарев, В. Горохов, В. Пипуныров и др.) с сильной ставкой на эмпирические исследования, функционализм, сциентизм.

Со временем социологический веер взглядов в огне критики отливался в структурные теоретико-методологические позиции, составляющие социологические парадигмы, сложно дифференцирующие некоторые направления и выявляющие векторы личной идейной эволюции ряда ведущих социологов. Их конструирование, осмысление их влияния на сегодняшнее и предсказание завтрашнего состояния социологии тех лет составили очередной, третий этап ее развития, который можно назвать этапом «методологической консолидации». На этом этапе создаются теоретические и эмпирические уровни, резко интенсифицируется процесс приращения знания в целом.

Формирование теоретического уровня шло по трем мировоззренческим параметрам: позитивизму, антипозитивизму и неопозитивизму, в каждом из которых необходимо выделить расслоение по социальной онтологии (т.е. трактовка социологами проблемы социальной реальности и законов ее функционирования и развития) и социальной гносеологии (т.е. трактовки ими же возможности познания социальной реальности теми или иными методами).

Схематически представленные русской историей ответы дают десять четких теоретико-методологических позиций, часть из них была альтернативная и составляла диспозиции социологической теории.

Работа социального педагога в школе

... по организации детского и молодежного движения. Школа — одно из традиционных мест деятельности социальных педагогов. Введение ставки социального педагога в школе опреде­ляется ст. 55 Федерального закона ... Актуальность данной работы состоит в том, что деятельность социального педагога в условиях общеобразовательной школы становится все более необходимой и востребованной. Нестабильная экономическая ...

Порядок сосуществования и борьбы различных позиций и диспозиций составил единое мыслительное пространство русской социологии, представленное в последующей схеме [10, с.40].

Социальная онтология

• Позитивистский холизм (органицизм, географический и демографический детерминизм, «социологический ряд» Де Роберти и др. ).

  Естественные законы социальной материи (эволюционализм)

• Политическая монадология (субъективная школа, психологисты: Н.Коркунов и др.).

Естественные законы с моральной санкцией.

• Антипозитивистский холизм (социальная философия С. Франка, Л. Карсавина, неогегельянство Б.Чичерина, неославянофильство Н. Данилевского, К. Леонтьева).

  Универсальные законы организмичности (философская трактовка).

• Антипозитивистская монадология (неокантианство).

» Естественное право». Необходимость и должное.

• Признание необходимости синтеза холизма и монадологии, но объективно преобладает сползание на рельсы монадологии (П. Сорокин, К. Тахтарев).

  Функциональные законы.

Социальная гносеология

• Позитивистский методологический объективизм (все разновидности натуралистического редукционизма, плюрализм Ковалевского, монизм Де Роберти).

• Позитивистский методологический субъективизм (субъективная школа и вседругие виды психологического редукционизма в позитивизме: ранний С.Франк, Л.

Оболенский и др.).

• Антипозитивистский методологический объективизм (неогегельянство, неославянофильство и др.).

• Антипозитивистский методологический субъективизм (неокантианство).

• Методологический объективизм неопозитивизма (сциентизм, критика интроспекции).

  Защита количественных методов исследования.

Представленная схема позволяет увидеть, что во-первых, национальная мысль шла в русле мировой социологической мысли, составляя ряд общих и актуальных для своего времени тенденций, позиций и диспозиций. Причем русские ученые постоянно стремились осмыслить это обстоятельство. Совершенно очевидно, что главная колея развития социологии в России была именно позитивистской. Позитивисты дали в количественном отношении самую обильную часть русской социологической литературы. Многие из них стали социологами мировой известности (П. Лилиенфельд, Я. Новиков, М. Ковалевский, Н. Кареев, Е. Де Роберти, П. Сорокин и др.).

Во-вторых, наряду с общими обнаруживаются и некоторые специфические черты. Так, любопытный особенностью русской социологии было появление в ней ранее, чем в науке какой-либо другой страны, позитивистской монадологии и методологического субъективизма (в лице субъективной школы), споры вокруг которой оставили глубокий след на второй и третьей стадии развития русской социологии.

В-третьих, сами социологи придавали позиционным разногласиям значение принципиально различных, полярных решений. Все онтологические позиции признавали наличие законов общественной статики и динамики, однако толкование их сущности и сочетания необходимости с моральной оценкой широко варьируется в каждой позиции.

Новые русские: штрихи к социальному портрету

... объектом научного анализа. Итак, зафиксируем для начала два момента. Термин "новые русские" обозначает некую социальную группу, критерии выделения которой однозначно не определены. И второе: термин имеет ... и предрассудками. То есть, о явлении этногенеза, формирования нового народа. Эти процессы, как и быстрое изменение психологического склада основной массы народа, всегда наблюдаются в периоды ...

Усилиями сторонников синтеза возникла ретроспективная ориентация. Так, Н Кареев стремился синтезировать все разработки субъективной школы, а В. Хвостов — неокантианства, замысел перекрестной интеграции позитивистских позиций предложили в начале XX в. М. Ковалевский и Е. Де Роберти, а антипозитивистские в 20-е годы — С. Франк. Наконец, в конце 30-х годов вариант еще более широкого синтеза позитивистских и антипозитивистских позиций предложил П. Сорокин в своей знаменательно названной им «интегральной социологии», значение которой может быть правильно понято именно в контексте всей русской социологии.

После выяснения теоретико-методологической позиций, безусловно, следует остановиться на центральных темах русской социологической литературы той поры.

1. Основной массив литературы имеет дело с конституированием социологии в качестве самостоятельной науки, обсуждением ее исследовательских сфер и методов, основных теоретико-методологических принципов (монизм-плюрализм, реализм-номинализм, эволюционизм-функционализм и т.п.), и понятий.

2.Обсуждение проблем социальной динамики (эволюции, прогресса), фаз эволюции, их последовательности, «законов и формул» прогресса и соответственно историко-сравнительных методов. Отсюда широко распространенная трактовка общей социологии как «генетической».

.Третья важнейшая тема русской социологии — социальная структура (порядок) и социальное поведение. Постепенно распространяется и растет убеждение, что социальные явления несводимы ни к физическим, ни к химическим, ни к психологическим явлениям. Несмотря на свой особый характер, социальные явления — результат именно человеческих действий и отношений. Основополагающее социальное явление, исходное единство для социологического анализа трактуется вслед за Зиммелем как «социальное взаимодействие» (Н. Кареев, Б. Кистяковский, П. Сорокин и другие).

После понятия «социального взаимодействия» это второе главное понятие в социологии тех лет.

.Следующая важная тема социологии — личность. Следует, однако, отметить, что сколько-нибудь развитой теории личности в русской социологии тех лет нет. Не прибегая к термину «роли», но давая сходную с этим термином теоретическую интерпретацию личности, демонстрирует П. Сорокин (личность как «абонент различных групп») и Звоницкая (учение о «социальном я»).

Точка зрения последней близка к Болдуину, Кули и другим американским социологам тех лет.

.Культура как основа, результат и детерминанта социальных действий и взаимодействий интересуют С. Южакова, Е. Де Роберти, П. Новгородцева, В. Хвостова. Механизмы изменения культуры, как правило, разбивались на два типа: «кратковременные» (изобретения, диффузия и т. п. — В. Хвостов и другие) и «долговременные» — эволюционные (дань эволюционизму отдавали почти все крупные позитивисты: М. Ковалевский, Е. Де Роберти, Н. Кареев), циклические и флуктуационные (П. Сорокин).

.И последняя общая проблемная тема — отклики на сочинения западных буржуазных социологов в русской печати. Существовали обширные персональные контакты. Русские социологи не замыкались в национальной изоляции, а постоянно стремились к анализу и синтезу «разнообразных научных идей, возникавших у других народов». В этом Н. Кареев видел одну из характерных особенностей русской социологии тех лет.

Что касается эмпирического лица, то в России эмпирические социальные исследования (прежде всего статистические) возникли значительно раньше, чем сама социология как самостоятельная наука. Впрочем, такова была картина во всех европейских странах. Но были и отличия — наряду с государственной статистикой в России сложилась добровольная земская статистика, учреждение, не имевшее себе подобных в других странах и осуществлявшееся на первых порах изучением общественной жизни народнически ориентированной интеллигенцией. Главные исследуемые вопросы в основном носили характер «больных проблем» — быт и положение низов, пьянство, самоубийства и др.

Таким образом, в течение первых десятилетий XX в. растет убежденность о необходимости совместной органической работы социолога-теоретика и эмпирика. Когда П. Сорокин в своих работах второй половины 20-х годов конкретно продемонстрировал эти требования, то это произвело сильное впечатление на социологов многих стран и оставило глубокий след в судьбе мировой социологии.

Каток тоталитаризма прокатился по личным судьбам многих отечественных социологов, по самой науке в целом, по ее контактам с другими национальными ветвями знания. Социологи конца 20-х годов ХХ века, проводящие эмпирические исследования (К. Кабо, С. Первушин, Д. Воронов, А. Гастев и другие) стремились учесть дореволюционный опыт этого типа, сохраняя когнитивную преемственность процесса. Разработка теории и ее преподавание на первых порах пытались избежать догматизма (Н. Бухарин, С. Оранский, С. Солнцев, П. Маслов), но вскоре были смяты. Мучительное восстановление отечественной социологической науки началось вновь только в середине 50-х годов ХХ в. после публичного выяснения трагедии культа И. Сталина. Процесс этот по многим причинам затянулся на долгие десятилетия. Доминирование в обществознании марксизма вылилось в его узаконение в качестве единственно верной теории, что наряду с тотальными гонениями социологов сделало окончательно невозможным существование социологии в России как официально изучаемой и разрабатываемой науки. Последнее обстоятельство, разумеется, не могло привести к полному прекращению развития социологической мысли, однако существенно исказило процесс изучения социальных теорий. Официальный статус не утратила лишь статистика, но и она попала под жесточайший административный контроль.

В российской социологии, пережившей и претерпевающей бурные переломы в ходе революционных изменений в обществе идеологическая и политическая ангажированность социологов дооктябрьского периода, советских и постсоветских в равной мере, остро выражена. По сути, в разных работах мы имеем разные истории, акцентирующие внимание на разных аспектах единого процесса. Было бы наивным полагать, что в одном ракурсе представлен сплошной вымысел и ложное знание, в другом — чистая правда. Наука лишь тогда имеет право на это наименование, когда сохраняет потенцию критического взаимодействия разных взглядов и подходов. К счастью, эпоха монополизма на единственно верную трактовку исторических событий канула в прошлое, и теперь предстоит еще и еще раз переосмысливать это прошлое, привлекая новые факты, ранее не известные историкам социологии.

Социальный запрос — мощный стимул в историко-социологических исследованиях. Можно, заглядывая в будущее, упреждать потребности общества, еще не вполне осознаваемые сегодня. История и анализ современного состояния мировой социологии дают серьезные основания для выявления перспективных социальных запросов со стороны общества к социологии и социологам. Это и новые области проблематики, и новые методологические подходы. Они составляют сущностную часть истории науки, ибо рождаются на почве предшествующего знания.

Возможно, что в ближайшие десятилетия процесс развития отечественной социологии будет в чем-то напоминать по основным своим линиям то, что уже происходило во второй половине XIX столетия в России: широкое знакомство с западной и отечественной социологической мыслью с акцентом на тех проблемах, которые сегодня волнуют Россию. Несомненно, появятся попытки создания оригинальных синтетических теорий и концепций, чему есть свидетельства в текущих публикациях, например, Л. Ионина, В. Радаева, А. Филиппова, других исследователей.

Итак, подведем общие итоги: теоретические изыскания, эмпирические исследования, преподавание социологии и оформление научных организаций эти три момента сплетались постоянно в общую цепь зависимостей, оплодотворяя друг друга. Русская социология конца XIX-начала XX вв. в свете этих зависимостей, по мнению известного американского науковеда А. Вусинича. выглядела не лучше, но и не хуже западноевропейской и американской социологий той поры [19, с.231-243]. У нее было собственное лицо: были оригинальные разработки, обнаруживающие идейную перекличку с национальными социологиями других стран :Н. Михайловский раньше Г. Тарда описал социологическое значение внушения-подражания; М. Туган-Барановский и П. Струве заложили основы теории, получившей позднее у В. Огборна название «культурного отставания»; дискретный подход к мировым культурам Н. Данилевского повторил на свой лад О. Шпенглер и А. Тойнби и т. п. Было у нее и творческое стимулирование мировой социологии: роль концепций социальной мобильности и стратификации П. Сорокина, диалектическая социология Г. Гурвича.

§ 2. Н.К. Михайловский как основатель субъективной школы в социологии

В истории русской социологии субъективная школа занимает весьма значительное место, а ее ведущие теоретики — Лавров и Михайловский — создали самобытную социологическую концепцию [20].

Наиболее влиятельной положение данной школы в русской социологической традиции определялось рядом моментов:

. Школа просуществовала продолжительное время, с конца 60-х гг. XIX в. до конца 20-х г. XX в. За это время неокантианство, органицизм и другие школы ушли с исторической арены. В количественном отношении субъективная школа была представлена большим рядом персоналий и множеством публикаций. Наряду с «отцами-основателями» (П. Лавров, Н. Михайловский, С. Южаков, Н. Кареев) в ней обнаруживаются несколько поколений последователей (Н. Рейнгардт, В. Чернов, Н. Русаков, Е. Колосов, М. Менский, М. Энгельгардт, П. Мокиевский, А. Красносельский и многие другие).

. Школу часто называли у нас и за границей — «русской» и это не было случайным. А. Вусинич отмечает в этой связи: «хотя внимание представителей школы было сфокусировано на таких универсальных социологических проблемах как взаимодействие личности и общества, природе кооперации и солидарности как механизмов социальной интеграции и отношениях «социальной эволюции» и «социальной революции», они были подлинно русскими социологами, их глаза и уши были нацелены на русские социальные реальности» [19, c. 62].

. Школа появилась в жизни как продолжательница западных позитивистских идей, считая науку инструментом социальных изменений и умственного прогресса. А. Вусинич, продолжая свою мысль, пишет: «один из основных вкладов субъективных социологов состоял в том, что они первыми на русском языке осуществили систематический и критический обзор современной им западной социологии» [19, c. 44].

. Нет другой школы (кроме марксистской), которая выполняла бы роль умственного катализатора, постоянного оппонента с другими направлениями. Ее влияние на русскую интеллигенцию было гигантским. Поэтому литература на темы субъективной школы огромна.

Начинать разговор о субъективной школе, безусловно, приходится с имени Н. К. Михайловского (1842 -1904) — одного из зачинателей социологии в нашей стране и общепризнанного лидера субъективной школы [21].

Вот что писал об этом М.Ковалевский: «…в подготовлении русского общества к восприятию, критике и самостоятельному построению социологии, Михайловскому принадлежит несомненно выдающаяся роль» [22, с. 172].

О личной жизни Н. Михайловского, отпрыска небогатого дворянского рода, многое хорошо известно: он получил высшее естественнонаучное образование в горном институте. Карьеру начинает как литературный критик и публицист. Авторитет Михайловского среди молодой интеллигенции 70-80-х годов был огромным [23].

Его труды еще при жизни неоднократно переиздавались в собраниях сочинений (единственного из русских дореволюционных социологов), составив десять томов в последнем варианте.

Рассмотрим теперь его социологические взгляды подробнее. В выполнении этой задачи встречаются известные трудности. Прежде всего структуру его социологических воззрений не выявить из хронологического порядка его работ по мере их появления в свет. Взгляды Михайловского повлияли на русскую социологию многопланово и там, где он был прав, и там, где он ошибался. Кстати, целый ряд его идей в наши дни выглядит более жизненным, чем это представлялось его критикам в свое время. Разнообразность интерпретаций работ Михайловского просто поражает. Правда, сам социолог способствовал пестроте оценок, благодаря наличию противоречивых положений, например: «научная социология должна быть биологической» и «я как никто много сделал для борьбы с биологическими позициями в социологии».

Попытаемся рационально реконструировать социологические воззрения Михайловского с учетом уроков развития как русской, так и мировой социологии в конце XIX — начале XX в.в. Н.К. Михайловский занимался важной философской проблемой — соотношением социологии и других гуманитарных наук с естествознанием. Он считал, что предмет и методы всех отраслей научного знания отличны между собой, хотя имеют и частичные совпадения: в естественных науках, прибегающих к объективным методам изучения стихийных материальных явлений, при строгом соблюдении приемов сбора, описания, классификации и обобщения материала возможно получить общепризнанный истинный результат (он его называет «правда-истина»); в обществоведении в силу специфики изучаемых явлений (наличия в самих объектах сознательного и бессознательного элементов, объединяемого людьми в цели их поведения) требуются другие приемы и методы, и результат получается более сложным («правда-справедливость»).

Эти приемы и дают в конечном итоге «субъективный метод», который при сознательном и систематическом применении не просто вскрывает причины и необходимость исследуемого процесса, но и оценивает с точки зрения «желательности», «идеала». Михайловский так пояснял эту мысль: «мы не можем общественные явления оценивать иначе, как субъективно», т.е. через идеал справедливости. Таким образом, не отрицая применимость объективных методов в социологии (скажем статистики), он считал, что «высший контроль должен принадлежать тут субъективному методу» [24].

В «субъективном методе» по большому счету речь идет о методе «понимания» чувств, идей, ценностей, как важнейшей составной части социального мира, о роли «сочувственного опыта», как его называл сам Михайловский. Без интроспекции, сопереживания, субъективного подключения к нему, этот мир становится в известной мере «невидимым».

Социолог стоял на позиции социальной обусловленности познания. Но это абстрактно верное положение он доводил до агностицизма. Получалось, что люди, в познании социального мира — всегда остаются невольными рабами своей групповой принадлежности, оценивают мир только через эту принадлежность, с учетом ее интересов. А потому то, что безусловно обязательно, истинно для членов одной и той же группы, психологически неприемлемо для другой. Следовательно — истина всегда субъективна.

Но есть и другой путь — корреляции групповых установок общечеловеческим «идеалом», с которым должен согласиться каждый, вне зависимости от своей групповой принадлежности. Таким сверхгрупповым, «конечным» идеалом он считал «равномерное развитие всех сил и способностей человека», достигаемым, по его глубочайшему убеждению, только при особом однородном общественном устройстве «простой кооперации» человеческой деятельности [25].

Социология — наука, исследующая желательное в общественной жизни и то, насколько оно возможно, т.е. исследующая общественные отношения с позиции сознательно выбранного, «конечного» идеала.

Главная форма, тип «общественной индивидуальности», по Михайловскому, — личность. Наряду с неделимой «человеческой индивидуальностью» в социуме есть и другие более сложные, делимые «общественные индивидуальности» (разные социальные группы: классы, семья, профессиональные группы, партии и институты: государство и церковь).

Все эти виды «общественной индивидуальности» ведут между собою борьбу с попеременным успехом и постоянную борьбу с личностью, направленную на унификацию последней, превращение ее в винтик более комплексных организаций. Для Михайловского социологическая методология («субъективный метод») должна не только объяснить объективный ход исторического процесса (возникновение и смену разных форм кооперации), но и дать определенные правила поведения, нормы для субъективной корректировки этого объективного процесса — с помощью идеала.

Михайловский выдвигает два типа связей «личность — общество» или кооперации человеческой деятельности, предполагая, что сумма разнообразных форм этой деятельности и составляет «социальную статику» общества. Первый тип — исторически более ранний, охватывает первобытную общину, где деятельность людей носит относительно недифференцированный характер, отсюда тотально сходные общественные функции и интересы всех, развитая солидарность, взаимопомощь, единство целей. Общественное и индивидуальное сознание слиты. Такова «простая кооперация». Ей противостоит «сложная кооперация», построенная на иных связях: в ее основе лежит групповая (прежде всего сословно-классовая и профессиональная) дифференциация людей, разделение труда, цеховая корпоративность, раскол сознания и поведения по принципу «свои» — «чужие». Здесь индивидуальность подавлена, репрессирована, былая целостность расщепляется по ролям и позициям. Михайловский как никто другой из русских социологов подчеркивал — формы кооперации влияют на индивидуальную и общественную психику человека, формируют его взгляды и волю, и отливают их в массовые поступки определенного вида. В истории русской социологии имел место долгий спор среди сторонников и противников Михайловского по поводу того, что считать «субъективным» методом в социологии, как он вообще применяется к объяснению смены «простой кооперации» на «сложную». Любопытно при этом, что однозначных ответов не было даже у самого Михайловского.

Жизнь европейских обществ, по Михайловскому, за несколько последних столетий пошла по пути развития второго типа. Этот путь он считал патологическим, ибо личность нивелируется в нем, становится частью, долей, функцией социального целого. В рамках этой кооперации постоянно идет продолжительная борьба между личностью и обществом. С возникновением социологии, научно объясняющей ситуацию, она должна измениться. Задача научной социологии помочь обосновать новый идеал, обеспечивающий возврат на естественный путь эволюции, на возврат к «простой кооперации» на новом витке истории.

Как справедливо заметил на этот счет Ковалевский, тут бы Михайловский столкнулся с неразрешимой для его теории трудностью, так как многочисленными историческими работами за рубежом и в России к концу XIX в. было доказано, что историческая смена каст сословиями, а их — классами вела не к росту общественной разобщенности и обособления, а их к известному падению. Особенно сильно стали набирать силу эгалитарные тенденции при капитализме [26, 207-208].

Человек становится личностью, по Михайловскому, при наличии двух слагаемых: во-первых, при возможности освобождения от «стихийных» оков среды, налагаемых, допустим, семьей или родством; и во-вторых, при возможности подчинения «сознательно» выбранным ограничениям, допустим, товариществу. Только механизм одновременного освобождения и подчинения делает из биологической особи особь социокультурную, т.е. личность.

С конца 70-х годов XIX века в социологии Михайловского ведущее положение заняла проблема социальной психологии — психологии толпы. Михайловский преследовал здесь две цели: 1) рассмотрение психологических особенностей поведения личностей в группе и массе людей с целью выяснения психологического механизма воздействия индивида на массу; 2) исследование роли социальной среды в формировании психологии индивидуума и массы.

Михайловский попытался дать и определение основных характеристик поведения (анонимность, внушаемость, обезличенность), ее классификацию, управление толпой, лидерство в ней и т. п. Это главные темы его незаконченной статьи «Герои и толпа» (1882 г.), «Научных писем» (1884 г.) и последующих публикаций в 90-е годы [27].

Его работа «Герои и толпа» дала толчок дискуссии, которую повели с Михайловским революционные марксисты, и в наиболее острой форме — В.И. Ленин. Интерес Михайловского к социальной психологии был связан с разработкой взглядов народничества и поэтому в центре его внимания проблемы массовой психологии. Он обосновывает необходимость выделения этой области в специальную ветвь науки, поскольку ни одна из существующих социальных наук не занимается изучением массовых движений как таковых. «Коллективная, массовая психология еще только начинает разрабатываться, — писал Михайловский, — и сама история может ждать от нее огромных услуг». По его мнению, для становления этой области исследования важен анализ механизмов изменения психического состояния и поведения больших социальных групп [28, с. 6-17].

На современников это произвело самое сильное впечатление, все понимали, что нет темы в социологии одновременно столь захватывающей и столь же нелегкой для спокойного научного изучения, в виду неповторимости явлений, их динамизма и т. п. Военные люди, может быть, первые обратили внимание на неудержимую склонность толпы следовать резкому примеру, в чем бы он ни состоял. Есть много военно-исторических анекдотов о паническом страхе или безумной коллективной храбрости под действием энергического примера. Под влиянием теорий толпы Н. Михайловского, Г. Тарда и Г. Ле Бона проводились исследования социальной психологии солдат, черт его коллективного поведения (бой, отступление, паника), группообразующей роли «строя» и команд и т. п. [29].

Содержание ряда статей и их серий, посвященных этим темам, составляет выявление бессознательного и сознательного подражания одних людей другим людям, описание причин этих процессов и их функционирования при массовизации явлений. К сожалению, отрывочный характер и незаконченность многих статей все-таки не дают читателю возможности четко представить более или менее окончательные решения намеченных им вопросов, связи между ними и предыдущими частями его учения [30].

Но некоторые из существенных связей попытаемся проиллюстрировать.

При «сложной кооперации», считал Михайловский, действует одна общая закономерность — возрастание неудовлетворения потребностей.

Бывают моменты, когда это неудовлетворение достигает крайнего напряжения, люди осознают не частности, а общее — вражду общества к личности, и в ответ возникают два протеста: «вольница» — активный протест и «подвижники» — пассивный. Они переходят друг в друга, так как в их основе лежит общий механизм подражания, как особого состояния группового (общественного) сознания [31].

В дальнейшем Михайловский сделал уточнения этих соображений в своей знаменитой концепции «героя и толпы». Он утверждал, что неумолимая тяга людей к коллективному подражанию возникает у них в особой социальной ситуации: при подавлении их индивидуальности практически до нуля и неизбежного в этих условиях появления «героя», увлекающего эту обезличенную массу любым актом — преступным или милосердным, «грязным» или «светлым», или этически нейтральным, безразличным.

«Герой», по Михайловскому, человек, который шаблонизирует, унифицирует поведение массы. Толпа — это уже не механический конгломерат лиц, она характеризуется особым коллективно-психологическим состоянием связи. В «массе» рассеяны однообразные, скудные, монотонные впечатления, слабо и вяло функционирующие в психике ее каждого представителя. Отсюда внутренняя жажда «подражания» в толпе, инстинктивная имитация подлинной индивидуальности. Толпа находится в «хроническом» ожидании героя. Подражание «герою», по Михайловскому, факт глубоко регрессивный, частота этих фактов — показатель общего патологического состояния общества.

Социолог различал понятия «герой» и «великая личность». Герой понимался им в широком смысле как зачинатель. «Героем, писал русский социолог, — мы будем называть человека, увлекшего своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело» [32].

Герой может быть и полоумным, и негодяем, и человеком, несущим народу высокие благородные идеалы. Важна лишь его способность сделать первый шаг, которого от него ждет толпа, возможность повести за собой других. Великий же человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Хотя бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы.

Герой у Михайловского противопоставлен толпе. Толпа — это масса народа, «способная увлечься примером… высоко благородным, или низким, или нравственно безразличным» [32].

Толпа как бы частично поглощает индивидуальные черты и особенности человека, отсюда проистекает его тяга к подражанию. Она безо всяких размышлений пойдет за своим вождем все равно куда — убивать беззащитного или спасать отечество.

Михайловский широко использовал понятия «психическая зараза» и «социальный гипнотизм» как выражения подражания, с помощью которых он пытается объяснить причины движения масс. Что касается психологического объяснения подобному поведению, то его можно найти в статье Шнейдера «О психических причинах гипнотических явлений» [33].

Михайловский приводит только окончательный вывод Шнейдера: «Гипнотизм есть не что иное, как искусственно произведенная ненормальная односторонняя концентрация сознания… так что другие явления очень трудно или вовсе не доходят до сознания». Михайловский выделяет две формы: автоматическое подражание и автоматическое повиновение, разница между которыми сводится к различию в степени подавленности сознания. Повинующийся автомат способен воспринимать приказание, которое до сознания автомата подражающего не доходит. Так как разница здесь только в степени, то одна форма может переходить в другую, при благоприятных для этого условиях.

Таким образом, Михайловский был первым, кто разработал в социологии проблему подражания, изложив свою теорию в статье «Герой и толпа», т.е. за восемь лет до появления книги Тарда «Законы подражания» (1890) и за два года до первых заметок Тарда в «Revue philosophique» (1884).

Русский социолог, как и подавляющее большинство социологов XIX в. был эволюционистом и пытался определить общее направление прогресса, дать его критерий, оценить другие социологические подходы к этой проблеме [35, гл. 2]. В разное время он предложил несколько формулировок прогресса.

Первая составила его знаменитую «формулу прогресса», с предъявлением которой Михайловский и вошел в историю отечественной социологии (1869-1870 гг.): «Прогресс есть постепенное приближение к целостности, неделимости, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно все, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов» [24].

В этом определении главный упор делается уменьшении или увеличении двух разновидностей разделения труда — «экономического» и «органического» на каждом этапе развития. После критики в свой адрес он предложил самую краткую и формулировку: прогресс это «борьба за индивидуальность». Третьей новой формулой стало: прогресс — это «последовательная смена форм кооперации» или смена трех этапов «борьбы за индивидуальность» в человеческой истории — объективно антропоцентрического (исходная «простая кооперация»); эксцентрического («сложная кооперация») и субъективно-антропоцентрического (вторая разновидность «простой кооперации») [32, c. 100]. Критерием прогресса он объявляет самочувствие (счастье) личности, понимая его как возможность для ее наиполного расцвета. Критерий этот не нов, но у Михайловского он носит априорный характер.

Интересен вопрос о сравнении, сопоставлении концепции Михайловского с современной ему западно-европейской и американской мыслью. Общим было признание известного идейного приоритета Михайловского в постановке ряда проблем.

Об этом до революции писали Н. Кареев, С. Южаков, Е. Колосов, П. Мокиевский и многие другие, в наши дни — А. Казаков, И. Лиоринцевич. Вот два типичных признания: представителя субъективной школы Кареева, писавшего: «русская социология может с известным успехом конкурировать с иностранной … в ней одно из первых мест по времени и очень важное место по значению принадлежит Михайловскому» [34, c. 140] и слова польского марксиста той поры Л. Крживицкого: «…в деле анализа многих сторон коллективной жизни Михайловский был великим инициатором мысли и некоторыми своими идеями опередил теоретическую работу Запада».

Обычно в связи с именем Михайловского упоминают и «теорию подражания» Г. Тарда, учение о разделении труда и солидарности Э. Дюркгейма, концепцию «общества» и «общности» Ф. Тенниса, принцип «мелиорации» и психологизм Л. Уорда и т.п. Занимательна в этом плане работа П. Мокиевского, который попытался продемонстрировать подобную идейную перекличку в хвалебном в адрес Михайловского очерке [37].

На Западе труды Михайловского долгое время вообще не знали, о нем Уорду, Тарду и Дюркгейму при личных встречах рассказал только в начале XX в. М. Ковалевский, потом о них упоминалось в появившихся обзорах русской социологии (Лурьев — 1903 г., Геккер — 1914 г.), в 1904 г. в Париже вышла небольшая книга о Михайловском, а в 1919 г. в Берлине вышла другая, более обширная. Но это запоздалое знакомство произошло тогда, когда основные труды всех указанных социологов уже были написаны. Теннис и Дюркгейм знакомились с работами друг друга и обоюдными оценками сразу же. Михайловский же был вне подобных контактов, но он оставил свои отклики на работы западных коллег. Может быть, это самое интересное до сих пор в его наследии для историка социологии.

Общее между Теннисом, Дюркгеймом и Михайловским заключается в применении сходной типологической антиномии, в эволюционизме, в обосновании примата психологических тенденций против натуралистических. Фактически все они признают две главные формы социальное жизни или два типа социальных структур, хотя и называют их неодинаково («простая кооперация», «органическая солидарность», «общность» и «сложная кооперация», «механическая солидарность», «общество»), согласны они и с тем, что первые возникли раньше, вторые их заменяют в ходе истории, вытеснение это не происходит абсолютно, есть разного рода формы сосуществования.

Во многом совпадают у них описание и объяснение основных особенностей каждой формы. Так, все подчеркивают, что социальный консенсус, гармония первой из них не результат предварительного соглашения, а естественный результат связей людей и их умонастроения. Индивиды здесь не имеют сильных социокультурных отличий, объединены общими трудовыми задачами, господствует обычай и традиция. Во второй все исследователи обнаруживают дифференциацию и смешение видов деятельности, конкуренцию, неспособность заниматься своим делом без обмена взаимными услугами и компенсацией, признают процветание договорных отношений и утилитаризма, написанный закон вместо обычая и традиции, индивидуализацию и мобильность собственности, культ денег, индустриализацию и эру больших городов.

Но существенны и различия между социологами: Дюркгейм защищал разделение труда от упреков в уничтожении автономности личности, и Теннис, в общем, был с ним согласен, а Михайловский занял противоположную позицию. Семью Теннис и Дюркгейм считали наиболее совершенной формой «общины», отмечая, что она в целом вырастает из семьи. У Михайловского абсолютно противоположная оценка семьи. Оба западно-европейский социолога категорически возражали против субъективизации социологии. Многие западные социологи стремились преодолеть социологический натурализм, прежде всего влияние Спенсера, и построить психологически ориентированную социологию. Практически все теоретические статьи Михайловского имели дело с критикой органицизма и социал-дарвинизма.

Субъективная социология была важным этапом в истории русской социологической мысли. Ее представители поставили вопрос об активной личности в общественном преобразовании. В целом можно говорить о следующих основных проблемах, выдвинутых субъективной социологией: 1) соотношение истории и социологии; 2) проблема свободы и необходимости; 3) построение социологической системы на психологической основе; 4) социальный прогресс. Безусловно, что во всех вышеперечисленных категориях имя Михайловского как их разработчика занимает первое место.

Николай Константинович Михайловский бес сомнения яркая личность в славной плеяде русских социологов-позитивистов. Труды его останутся интересным памятником мировой социологической мысли, заняв в ней далеко не последнюю нишу. Несмотря на то, что он не создал законченного учения и не написал труда, в котором представил бы систему взглядов в обобщенном виде, его заслуга перед отечественной и зарубежной социологической мыслью огромна. Наука не стоит на месте, общество развивается. Тема, начатая Михайловским, была продолжена его последователями и нашла широчайшее применение в психологии, социальной психологии, социологии и политологии.

В конце ХХ века с успехом используются современные психотехнологии, для управления человеком или группой людей, «толпой». Становится возможным обучаться быть «героем» везде и во всем. Примером такой технологии может служить НЛП, как технология владения поведением и мыслями человека, и группой, подстройка и перехват управления группой, и ведение ее за собой. Сегодня технологии управления толпой, коллективом, группой изучены, опубликованы и широко применяются на практике.

§ 3. Историко-генетическая социология М.М. Ковалевского

Генетическая социология складывалась почти одновременными усилиями ряда западных исследователей — Л. Г. Морганом, Д. Ф. Мак-Леннаном, А. Постом, Г. С. Мэном, И. Бахофеном, Э. Б. Тэйлором — и русских, среди которых ведущее место, безусловно, принадлежало М. М. Ковалевскому, определявшему генетическую социологию как «эмбриологию человеческих обществ». Ее главной задачей Ковалевский считал выделение в особую группу сходных у разных народов на сходных ступенях их развития обычаев и учреждений, форм общежития с целью создания общей социологией картины общего прогрессивного развития человечества. Предмет же изучения генетической социологии — та «часть науки об обществе, его организации и поступательном ходе, которая занимается вопросом о происхождении общественной жизни и общественных институтов…» [38, т. 2, с. I.].

Генетическая социология в междисциплинарном отношении является как бы посредницей между общей теорией и частными социальными дисциплинами. Она опирается на фактические данные, прежде всего, истории, палеонтологии, археологии, сравнительного языкознания, антропологии, демографии, культурологии и особенно этнографии. Вопрос об отношении социологии к вышеперечисленным наукам Ковалевский решал в том смысле, что «конкретнее науки об обществе, поставляя социологии материал для ее умозаключений, в то же время должны опирать свои эмпирические обобщения на те общие законы сосуществования и развития, какие призвана установлять социология как наука о порядке и прогрессе человеческих обществ» [38, т. 1, c. 30]. Социологи генетического направления были сторонниками полипричинного объяснения социальных явлений, по которому следует говорить не об одностороннем детерминизме, а о воздействиях, оказываемых друг на друга всеми явлениями: политическими, экономическими, демографическими, религиозными и т.п., из которых складывается общественная жизнь.

История жизни и творчества М.М. Ковалевского достаточно широко освещена в литературе [3, 10, 39]. М. Ковалевский был выходцем из богатой дворянской семьи, получил превосходное домашнее образование, прежде всего знание основных европейских языков. Обе его диссертации — магистерская (1875 г.) и докторская (1880 г.) были подготовлены на основе материалов по истории английского общественного строя средних веков.

Среди всех русских социологов конца XIX — начала XX в. именно Ковалевский играл самую важную роль в духовном объединении и взаимном понимании Запада и России. Подготовка магистерской диссертации заставила его провести несколько лет за рубежом. Во время поездки ученый знакомится и общается со многими известными людьми. Он лично знал многих ведущих западных социологов своего времени: В. Беджгота, Д. Милля, Л. Уорда, Г. Спенсеpa, Э. Дюркгейма, Г. Тарда, Р. Вормса, Г. Де Греефа, Т. Масарика, Ф. Энгельса и других, а среди русских — всю нашу верхушку — П. Лаврова, Н. Михайловского, А. И. Чупрова, Е. Де Роберти, С. Южакова, Н. Кареева, П. Сорокина, В. Ключевского, В. Соловьева, М. Бакуниа и других.

С 1877 по 1887 г. он преподает в Московском университете. Как преподаватель, Ковалевский сложился довольно рано и в специфической манере читал лекции всю последующую жизнь. Слушатели свидетельствовали: его лекции отличались четкими планами, объективностью, редкой терпимостью к чужим точкам зрения, разнообразными, свежими научными данными.

Ковалевский зачастую испытал на себе полицейский пресс вплоть до 1887 г., когда он был уволен с профессорской должности в виду «отрицательного отношения к русскому государственному строю». Ученый уезжает из России. Период пребывания за границей (1887-1905) — еще одна блестящая страница его биографии. «Русский ученый, устраненный от кафедры в своем Отечестве, стал культурным гражданином мира, аккредитованным представителем передовой мыслящей России в умственных центрах Европы», — вспоминал известный литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский.

Ковалевского довольно быстро приглашают в Оксфорд: он становится первым русским, призванным говорить о России на английском языке, так как до этого времени приглашали немцев и датчан. Тематика его лекций в Европе и в Америке включала в себя самые разнообразные темы: становление общества, права, морали, семьи, собственности, политических учреждений; историю экономического и социального развития Европы и т.д. Особый интерес западные слушатели проявляли к России: истории становления ее хозяйственного уклада, формирования государственно-правовых институтов. В годы пребывания за рубежом Ковалевский стал признанным авторитетом в мировой науке. Его многочисленные научные работы широко публиковались на Западе. В 1907 г. он был избран членом-корреспондентом Французской Академии. Он избирался также почетным членом Академии законодательств в Тулузе, почетным членом исторического общества в Венеции, членом Британской ассоциации наук; с 1895 г. вице-председателем, а с 1907 г. председателем Международного института социологии в Париже. Очевидно, что научные интересы Ковалевского хотя и формировались главным образом на зарубежном материале, тем не менее, служили и своеобразным ответом на запросы трансформирующегося русского общества. Откликом такого рода стало и увлечение Ковалевского идеей качественно новой постановки дела высшего образования. Многотомные труды Ковалевского выходят на русском и иностранных языках. В работе «Современные социологи» (1905 г.) представлен критический обзор важнейших вкладов Тарда, Гиддингса, Болдуина, Гумпловича, Дюркгейма, Зиммеля, Маркса и других в социологическую науку. Э. Дюркгейм, Р. Вормс и другие социологи в свою очередь пишут рецензии на работы русского социолога.

Но в ходе этой разнообразной и успешной научной, преподавательской и организационной деятельности Ковалевского неумолимо тянуло читать лекции «по-русски и для русских». Интерес к социологическому знанию и методологии пробудился в кругах российской общественности задолго до появления работ Ковалевского. Но деятельность различных социологических направлений либо оставалась фрагментом социогуманитарной науки (например, социология права), либо не выходила за рамки идейно-просветительских задач (деятельность Н. Михайловского, П. Лаврова).

Поэтому в становлении отечественной социологии, особенно в ее институционализации, формировании организационных основ развития социологического знания, роль Ковалевского была решающей, во многом уникальной. Он стоит у истоков социологического образования в России.

Школа должна быть вне политики — в этом Ковалевский был убежден, видя главную цель преподавания в подготовке широко и свободно мыслящих людей, смягчение резких противоположностей между крайними мнениями, сближение политических групп, способных действовать на общей почве. Но социология в России с первых шагов буквально преследовалась властями и в связи с этим ее институционализация в ту пору практически не могла осуществляться.

В сфере социологии М. Ковалевский — последовательный позитивист, считавший, что научную социологию создал О. Конт. Социология, полагал он, «необходимо отвлекается от массы конкретных фактов и указывает лишь общую их тенденцию, никогда не теряя из виду основной своей задачи — раскрытия причин покоя и движения человеческих обществ, устойчивости и развития порядка в разные эпохи в их преемственной к причине связи между собой» [38, т. 1, c.9]. Но, опираясь в своих обобщениях на материал конкретных наук, социология «как общая наука, призванная объяснить прошлое и настоящее разнообразнейших форм человеческой солидарности и самую природу последней», тем не менее, «не должна заимствовать у конкретных дисциплин свои основные посылки, а вырабатывает их сама, принимая во внимание разнообразно человеческих чувствований к потребностей» [41, c. 286] . Понимание предмета социологии Ковалевским отражает тот факт, что он складывался как ученый в эпоху расцвета глобальных теорий эволюции и прогресса. Это была признанная сфера социологии. Но в отличие от многих эволюционистов XIX в., интересовавшихся преимущественно мировой эволюцией человеческого общества в целом, Ковалевский перенес центр тяжести на анализ относительно завершенных циклов развития отдельных институтов и сфер общества — хозяйства, политико-правовых учреждений и др. Его огромное научное наследие содержит и документированное исследования по общей экономической истории Европы и отдельных стран, и историю избранных учреждений и институтов у разных народов, и т.д.

Однако, Ковалевский полагал, что нет ни одной концепции, которая бы играла роль общей полной объяснительной теории. Сложились лишь односторонние подходы — психологический, экономический, формальный, демографический, географический. Эти теории одного фактора ущербны, когда они претендуют на роль единственно верных. Позаимствовав известное алгебраическое сравнение у Ф. Энгельса, Ковалевский доказывал, что вся будущность социологии и сравнительной этнографии зависит от того, откажутся ли они «от несчастного стремления сводить все подлежащие решению задачи к уравнению с одним неизвестным…», т.е. от неправомерного упрощения задач исследования. По его убеждению, «в действительности мы имеем дело не с факторами, а с фактами, из которых каждый так или иначе связан с массою остальных, ими обусловливается и их обусловливает [38, т.1, с. 104]. Говорить о факторе, т.е. о центральном факте, увлекающем за собою все остальные, для меня то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение. Будущее представит собою не решение, а упразднение самого вопроса о факторах прогресса…» [41, c. VIII]. Ковалевский указывает направление поисков для единственной целиком «абстрактной науки об обществе» — социологии: «… социология в значительной степени выиграет от того, если забота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач, если в полном соответствии со сложностью общественных явлений она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин» [38, т. 1, с. XIV]. Ковалевский считал необходимым интегрировать отдельные верные идеи разных подходов.

Предметом социологии ученый объявляет «социальный порядок и прогресс»: «нет порядка без прогресса, … прогресс слагается из последовательной смены известных общественных и политических состояний в связи с развитием знания, с ростом населения, с изменениями, происходящими в производстве, обмене и т.д.» [38, т. 1, с. 58-59]. Всякая дисциплина должна «оперировать впредь лишь с фактами, прочно установленными и изучаемыми в тесной связи со всем прошедшим и всем настоящим тех народов, у которых они встречаются» [38, т. 1, с. 104]. Это означает, что метод социологии должен быть не просто сопоставительным, сравнивающим культуры разных времен и народов. Только сравнением ряда параллельных эволюций, к примеру, данного учреждения (института) в разных местах и в разное время, можно установить законы его эволюции, т.е. необходимые, независимые от местных особенностей, климата, расы и т.д. взаимоотношения явлений, составляющих эволюционный процесс.

Прогресс в гражданских и политических учреждениях состоит, по мнению Ковалевского, в замене гражданского неравенства равенством всех перед законом, судом, налогом, государственной службой и т.д., а также в процессе замены внешнего руководительства личной и общественной самодеятельностью [42].

Измеряется прогресс увеличением взаимодействия и взаимозависимости индивидов, групп и обществ [38, т. 2, c. 56-58] . Социальный же порядок, по Ковалевскому, есть система взаимодействий людей разного рода, подчиняющаяся особым законам эволюции и функционирования. Законы эволюции (их поиск и составлял предмет генетической социологии) демонстрируют типологическое единство институтов и явлений разных культур и народов на основе их происхождения. Законы функционирования в свою очередь показывают более короткие в социальном времени и пространстве цепи зависимостей. Взятые вместе они составляют основу общества или «социальный порядок». Общественный прогресс, по Ковалевскому, это постепенное расширение сферы солидарности: от небольших групп к народности, нации, государству, церкви и т.п. Идею прогресса Ковалевский называл «единством истории», т.е. допущением общности культурного развития, допущением «факта поступательного движения человечества и при отсталости тех или других народов, так как последние рано или поздно принуждаются к восприятию высшей культуры…» [41, c. 14]. Это самое «единство истории», предполагающее прогрессивность общей эволюции человечества, нужно Ковалевскому, чтобы объяснить нередкие сходства между обществами, культурами, общественными структурами, прямо не воздействующими друг на друга, разделенными пространственно и исторически и не связанными общностью происхождения.

В отличие от некоторых буржуазных теоретиков, называя капиталистические порядки «последней известной нам стадией», он вовсе не имел в ввиду, что она — вершина развития, а просто, что они пока самое позднее известное науке звено эволюционной цепи.

В своем понимании прогресса Ковалевский продолжал контовско-спенсеровскую линию, исходя, по сути, из ценностей буржуазного либерализма. На этом основании некоторые современники-соотечественники не считали Ковалевского частью русской социологической традиции, видя в нем представителя западной либеральной мысли. Действительно, он мало ссылался на русские работы и значительно отличался по стилю своего «социологизирования» от других русских обществоведов. Ковалевский стремился построить научную социологию на объективном изучении истории социально-экономических, политических и правовых институтов и говорить как бы от лица безличных законов эволюции, очищенных от субъективистских пристрастий и злободневной идеологической партийности.

Безусловно, Ковалевский двигался в основном русле западноевропейской социологии: европейские социологи старалась уловить качественно новое усложнение общественных отношений, которое несли капиталистические порядки в гигантском росте разделения труда, а следовательно, и взаимозависимости людей, потребовавшей принципиально другой координации деятельности к социальной организации; в росте индивидуализма, в самодеятельности, рациональности и т.п.

Для нивелирования трудностей, связанных с реализацией предложенной Ковалевским методологической установки, им были разработаны особые приемы:

1.Монографическое изучение определенного исторического периода позволяет в общих чертах определить господствующую потребность эпохи и соответствующее преобладание в ней политических, экономических или религиозных факторов, хотя более глубокий анализ всегда убеждает, что в эпохи перевеса определенных общественных феноменов «рядом с ними происходила столь же глубокая эволюция и всех других сторон народной жизни в прямом или обратном отношении к господствующей тенденции, но всегда в тесной зависимости от нее» [41, c. XII].

2.Ковалевский признавал и искал некоторые устойчивые причинные отношения между определенными сферами общественной жизни. Наиболее постоянным стимулом экономического развития казался ему «наипростейший факт размножения человеческой породы» — рост населения в связи с возрастающей его густотой. Если под прямым влиянием этого «демотического фактора» находится экономическая эволюция, то под влиянием последней изменяются политические институты, а под влиянием сферы «практической жизни», социальной политики и реальных действий эволюционируют право и мораль. Но даже такой биологический по своей природе фактор, как рост населения, ускоряет или замедляет свое действие в разные моменты истории под влиянием массы чисто социальных и психических причин, в том числе случайных: истребительных войн, эпидемий и т.д. Социолог не может ограничиться указанием на одну природу первичных факторов социальности, но должен проследить за их комбинациями в определенных общественных группах: семье, роде и т.д. В социальном мире обычны круговые причинные цепи, когда одно условие вызывает другое, оно — следующие и т.д. Поэтому, признавая себя сторонником «широкого, хотя и не исключительного, пользования экономическими объяснениями в области истории», Ковалевский в одних случаях мог оспаривать более тесную связь политических и правовых институтов с экономическими явлениями, чем, например, с накоплением знания, а в других — напротив, дополнять односторонние теории анализом реальных экономических интересов [41, c. 59].

С уникальными знаниями и мощной энергией Ковалевского хватало на все. С 1906 г. наряду с научной и преподавательской работой Ковалевский погружается в общественную деятельность, становится членом Государственного Совета. Ковалевский искренне верил в силу просвещения и реформ. Он создает и возглавляет центристскую оппозиционную партию «демократических реформ».

Такой действительно выдающийся путь ученого, преподавателя, реформатора прервался весной 1916 г.: Ковалевский уходит из жизни. Современники вспоминали: «все у него было — и слава, и любовь женщин, и общественное сочувствие, и радость творческого, вдохновенного труда… Умных людей на свете очень мало. Пожалуй, еще меньше людей истинно добрых. А таких, которые бы соединили эти качества — ум и доброту — днем с огнем поискать. Вот таким-то счастливчиком был Ковалевский». «Со времени смерти Толстого русское общество не переживало другой, столь же крупной потери», — выразил мнение многих М. Туган-Барановский.

Потеряло не только русское общество, но и Запад — европейский и американский, — писал в некрологе о Ковалевском его друг, французский социолог Р. Вормс, ибо в глазах Запада Ковалевский «был символом русской науки в области социальных знаний». Профессор А. Меллэ (Колледж де Франс) назвал М. Ковалевского «великим социологом», а известный историк Ш. Сеньобос — великим европейцем, воспринявшим все благородные идеи, работавшим для нового расцвета России. И это было верно. Ковалевский, умирая, думал о русской науке и всю свою великолепную и очень обширную научную библиотеку завещал Московскому университету. В том же году созданное Русское социологическое общество, с единодушного согласия его членов, получило имя М. М. Ковалевского. Этим наши ведущие обществоведы подчеркнули свое уважительное отношение к его трудам и уму.

Изложение взглядов Ковалевского на эволюцию общественных порядков и политического строя показывает, что всего сильнее он был не столько в создании новых самостоятельных теорий, а в широком синтезе историко-социологической мысли своего времени на принципах позитивистского эволюционизма. Огромная эрудиция и критическое чутье при широкой терпимости помогала ученому отбирать нужный материал даже из теорий, враждебных основному ядру его воззрений. Анализируя социологические течения, Ковалевский неизменно старался отметить, с одной стороны, то положительное, что вносит данное направление в понимание природы общественных явлении, а с другой — указать те границы, за пределами которых его выводы и гипотезы бессильны подвинуть решение коренных проблем социологии, как понимал их он сам. К концу жизни он довольно сильно отличался по своему философскому фундаменту от ведущих социологических мод начала XX в. (неокантианства и др.), оставаясь позитивистом старого закала в духе Конта и Спенсера. Как раз в то время эволюционизм и сама идея прогресса были атакованы с разных сторон. Еще при жизни Ковалевскому случалось выслушивать упреки, однако именно он в своих исследованиях одним из первых в мировой науке успешно сочетал сравнительную историю, опирающуюся на письменные документы, и этнографический материал, основанный на личных наблюдениях и данных, собранных другими квалифицированными наблюдателями. Он подвергал факты, полученные из этих двух источников, взаимной перекрестной проверке, учитывал их функциональную согласованность между собой и с целым, с предосторожностями обставлял обобщения, чтобы не причислять себя, по его же выражению, к «ленивым умам», навсегда успокоившимся на единственной схеме однолинейной эволюции, под которую удобно подгонять любые факты. Различного рода критика эволюционизма совершенно упускает из виду постоянный кризиса самого исторического знания. В этом смысле уроки Ковалевского, активно работавшего как в общей и социальной истории, так и в социологии, могли бы быть вполне поучительны для современной буржуазной истории социологии, чтобы сделать ее, с одной стороны, более проблемной и понятийно организованной, чем обычный поток исторической продукции, а с другой — избавить от вульгарно-социологической схоластики, плодящей бесчисленные исторические «законы», не выдерживающие сопоставления с конкретным материалом.

Страстное участие Ковалевского в делах и судьбах родины, вплоть до сотрудничества в нелегальных изданиях за рубежами самодержавной России, позволяет по-другому взглянуть на всю его научную деятельность. Она тоже была одушевлена поисками лучшего будущего для русского народа, стремлением вывести его на главную дорогу мирового развития.

Сложным является вопрос о влиянии Ковалевского на развитие социологии в целом, о характере и границах этого влияния, поскольку речь в данном случае идет не о его конкретных научных трудах, а об идеях или теоретических обобщениях, которые формулируют новые исследовательские подходы, выводят науку на новые рубежи познания. В этом смысле бесспорен вклад ученого в обосновании методологического плюрализма в социологии. Вместе с тем, надо констатировать, что с именем Ковалевского не связано возникновение какой-либо целостной, завершенной социологической системы, как это можно говорить, например, по отношению к Э. Дюркгейму, М. Веберу или кому-то другому из ведущих социологов конца Х1Х-начала XX вв.

Объяснение данному явлению, видимо, надо искать в складе мышления и чертах характера М. Ковалевского, в особенностях его научных интересов. В этом плане интересны оценки, данные Ковалевскому близко знавшими его людьми — П.А. Сорокиным и Н. Кондратьевым. Так, в работе Н. Кондратьева говорится, что есть ученые, которые дают свою систему и затем уже движутся в ее пределах. Ковалевского он относит к тем ученым, которые, «исследуя всю жизнь все новые и новые области фактов, не дают законченной системы идей» [43, с. 196]. Ковалевский, по его словам, был не столько систематиком, сколько чистым исследователем. С этой оценкой перекликается и характеристика ученого, данная П.А. Сорокиным, который назвал М.М. Ковалевского «эмпириком до мозга костей», но эмпириком, который умел ценить широкий полет научной фантазии и широкие обобщения, делаемые на почве фактов [40, с. 9]. Отсюда во многом проистекает и знаменитое «разбрасывание» Ковалевского, устремлявшегося к новым и новым областям науки.

Таким образом, воздействие М.М. Ковалевского на отечественную социологическую науку, а тем самым и на европейскую социологию, не будучи формально связанным с выдвижением какой-либо законченной теоретической системы, носило широкий интеллектуальный и этический характер. Французский ученый Р. Вормс отмечал, что для науки во Франции и Англии М.М. Ковалевский был представителем российской социальной науки, тогда как в России признавали, что никто лучше его не знает достижений западной науки. Этим, по нашему мнению, определяется во многом уникальная роль М.М. Ковалевского в социологии на рубеже XIX и XX вв.: он был соединительным звеном между двумя научными сообществами — сообществами Западной Европы и России.

В настоящее время одна из важнейших задач — создание объективной истории нашей социологии, без идеолого-политических клише и умолчаний. Для развития социологии, ее институционализации, возрождения социологического образования в нашей стране необходимо изучение и продолжение традиций, заложенных еще в конце прошлого — начале нынешнего века российскими учеными и в их числе И.М. Ковалевским.

Деятельность М.М. Ковалевского имела большое значение для приращения социологического знания, определения места социологии в системе социогуманитарных наук, также распространения социологических идей, постановки преподавания социологии, формирования ее организационной структуры, становления социологической корпорации и социологической культуры.

§ 4. П.А. Сорокин как методолог и теоретик социологической науки

Среди отечественных теоретиков, оказавших громадное влияние на развитие буржуазной социологии XX в. безусловно, ведущее место занимает Питирим Александрович Сорокин (1889-1968) — представитель бихевиористической школы в России [44].

Проект бихевиористической социологии возник в России в начале XX в. стараниями профессора Г. Зеленого, чьи статьи имели успех в США, где и возник термин. В 1913 г. Д. Уотсон разработал целую программу бихевиоризма, как поведенческой науки.

Русские бихевиористы В. Бехтерев, П. Сорокин, А. Звоницкая, В. Горохов, В. Пипуныров, В. Савич и др. предлагали строить социологию по методологическому стилю естественных наук. Отрицая интроспекцию и возможность прямой экспериментальной проверки сознания, они объявляли предметом исследования непосредственное, наблюдаемое межличностное и межгрупповое «поведение», определяемое стимулами среды. Упор на индивидуальное и коллективное сознание, ценности и нормы, что отличало субъективную школу и неокантианство, признавался бихевиористами ненаучным. Центральной темой их анализа стала структура «социального взаимодействия», объявляемого своеобразным атомом поведения и описание элементов среды в виде бесконечных социальных групп и слоев. Переключение внимания на статику взамен динамики составляло исключительную черту данного направления, так же, как подчеркивание важности экспериментальных и количественных процедур [18].

Среди русских социологов-бихевиористов первое место, без всяких сомнений, занимал П. А. Сорокин, по мнению многих знавших его лично или по сочинениям, социолог «милостью Божией». Как вспоминал гораздо позднее Р. Мертон, «с ним было невозможно выдержать интеллектуальную дискуссию, его интеллект — это предмет отдельного разговора» [46].

Питирим Сорокин был крупнейшим русским, а позднее — американским социологом первой половины XX в. Его необычная биография, полная взлетов и падений, особенности его личного характера, глубокий альтруизм, и талант, чутье на новое, обширные знания делали из него выдающегося социолога и социального философа. Если из всей замечательной когорты русских социологов XX в. пришлось бы выбирать только одного, то безусловно, выбор пал бы на П.Сорокина. Его биография довольно хорошо известна и появились работы, использующие биографический метод при интерпретации его творческого пути [47].

В отличие от большинства русских социологов XIX века, Сорокин был выходцем из социальных низов. Школу не закончил из-за ареста в 1906 г. за революционную деятельность в рядах эсеров. В тюрьме занимался чтением сочинений Г. Спенсера, П. Лаврова, Н. Михайловского, В. Чернова, М. Кропоткина, Г. Плеханова и др. В 1909 г. поступает в Психоневрологический институт, ибо только там была единственная в стране кафедра социологии. Этой науке он хочет посвятить свою жизнь.

П.А. Сорокин испытал сильное идейное влияние со стороны двух ведущих профессоров Психо-неврологического института — М Ковалевского и Е. Де-Роберти, которые возглавляли там кафедру социологии.

Крупное исследование Сорокина «Преступление и кара: подвиг и награда» (1913) с лестным предисловием самого Ковалевского, высказывающего твердую уверенность, что в будущей русской социологической библиотеке не один том будет принадлежать перу автора, было сочувственно встречено научной печатью. Позднее эта работа была успешно им защищена в качестве магистерской диссертации.

После Февральской революции Сорокин был секретарем А. Керенского по проблемам науки, по его совету премьер вводит преподавание социологии в русских университетах в качестве обязательного курса.

В конце 1920 г. Сорокин был возведен в звание профессора, после чего продолжает работу над «Системой социологии» — манифестом русского социологического бихевиоризма. Он предлагал создавать «объективную социологию» на следующих принципах:

1. «Социология может и должна строиться по типу естественных наук». «Различны объекты тех и других дисциплин, но методы изучения этих объектов одни и те же. Ни о каком противопоставлении «наук о природе» и «наук о культуре»… не может быть речи» [48, т. 1, с. IX]. Насущная задача социологии — освобождение от психологизма и субъективизма. Она выполнима, если социология будет изучать только акты поведения, доступные наблюдению и измерению.

2. Только строгое изложение данных наблюдения и обобщения, основанные на тщательном анализе фактов. «Хорошо проверенная статистическая диаграмма стоит любого «социально-философского» трактата.

. Нивелирование нормативно-ценностного подхода в социологии, поскольку при ценностном подходе объективным мерилом оказывается сам исследователь. Истина должна быть разъединена от добра, справедливости и т.п. принципов. Они несоизмеримы и гетерогенны. Другое дело, — продолжает Сорокин, — социология прикладная, практическая, социология как искусство. Практическая социология осуществляет знаменитый афоризм Конта: «знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы уметь». Она должна быть средством для борьбы с социальными болезнями, системой личной и общественной этики, теорией «должного» поведения.

. Методологический плюрализм и системный подход. Все так называемые факторы — есть элементы в более широкой системе взаимодействий, через которую и должны объясняться. В качестве исходной единицы социологического анализа признается «социальное взаимодействие». «Вся общественная жизнь и все социальные процессы могут быть разложены на явления и процессы взаимодействия двух или большего числа индивидов, и обратно… На отношения взаимодействия распадаются все социальные отношения «, — делает вывод Сорокин.

Структуру «социального взаимодействия» он определял как связь трех элементов: индивидов (минимум — двух), вступающих в акт взаимодействия и этим обусловливающих поведение друг друга, «актов» (или действий их) и «проводников» этих действий. Оценка индивидов дается с точки зрения их возможностей в приспособлении к внешней среде, т.е. наличия нервной системы и способности реагировать на стимулы — раздражения, их физического, психического и социального полиморфизма, наличия потребностей, обеспечивающих контакты и т.п. «Вся жизнь людей представляет почти сплошной поток таких акций и реакций. Каждый из нас, в течение каждого дня, встречается с множеством людей, получает раздражение от множества действий других индивидов и принужден ежеминутно в той или иной форме реагировать на них». Социальный мир — это своего рода «вечный двигатель», непрерывно испускающий волны раздражений и непрерывно заставляющий нас реагировать на эти импульсы.

Все эти акты Сорокин формально делит на следующие ряды: интенсивные и слабые, мгновенные и продолжительные, сознательные и бессознательные. «Проводники» (материальные и символические) — язык, письменность, живопись, музыка, орудия труда и войны, деньги, одежда, церемонии, образы, памятники, предметы быта и т.п. передают реакцию от одного индивида к другому [48, т. 1, с. 111-112]. Проводники могут сохраняться и даже постепенно накапливаться, в итоге создавая новую, неприродную среду, т.е. сферу «социально-техническую, культурную, как застывший результат прошлых взаимодействий, органически включенных в настоящее взаимодействия» [48, т. 1, с. 145].

Конкретных форм взаимодействия в общественной жизни бесчисленное множество. Каков критерий выделения того или иного взаимодействия?

Сорокин классифицирует их по различным основаниям, различая 1) взаимодействия по количеству индивидов (между двумя, одним и многими и т.п.); 2) в зависимости от полиморфизма индивидов (взаимодействия между индивидами, принадлежащими к одной или разным группам — семье, государству, расе, возрасту и т.п.); 3) в зависимости от природы «проводников»: механические, тепловые, звуковые, свето-цветовые и другие взаимодействия.

Различные элементы «социального взаимодействия» (индивиды, «акты» и «носители») объединяются в реальное единство благодаря наличию причинно-функциональных отношений между ними. Близкие идеи, но с большим, чем у П. Сорокина, подчеркиванием «гуманистического коэффициента», ценностно-нормативной мотивацией в рамках «социальной системы», высказывают западные социологи — Ф. Знанецкий, В. Томас, Ч. Парк.

Сорокин уделяет также внимание вопросам социальной интеграции (или социализации), выделяя:

. «Космическо-географическую» социализацию индивидов: климат, территория и т.п.

. «Биолого-физиологическую» социализацию: основные инстинкты и стимулы, заставляющие людей вступать в многочисленные взаимодействия. Так, половой инстинкт лежит в основе самых разнообразных социальных явлений: проституции, супружеского союза, многоженства, изнасилования и т.п. [48, т. 1, с. 261]. Влияние этих факторов, по мнению социолога, огромно. Два вышеперечисленных фактора объединяют индивидов «механически».

. Со временем устанавливаются новые связи — «социально-психические»: внушение, подражание, эмоционально-интеллектуальные контакты и т.п. Механические и социально-психические связи составляют подлинную объединяющую силу всех общественных явлений.

В социальной статике, по Сорокину, существует несколько уровней общего взаимодействия. Первый уровень — межиндивидуальные отношения, проявляющиеся в «элементарных» группах. Под социальной группой вообще Сорокин понимал форму взаимодействия, деятельности людей. Под «элементарной» группой — единение людей вокруг любого одного из признаков — пола, возраста, языка, профессии, веры, доходов и т.п. Второй уровень — различные напластования и комбинации «элементарных» групп. Третий уровень — отношения между «кумулятивными» группами, объединенными вокруг нескольких признаков. К ним относятся классы, нации, народности, элиты и т.п. Общество (или народонаселение) и есть общая совокупность всех перечисленных образований [48, т. 2, с. 58].

Изучению проблем «социального пространства», т.е. системе внутригрупповых, статусных и межгрупповых отношений Сорокин посвятил второй том «Системы социологии». Общество, — писал ученый, — «подобно куску слюды, легко расслаивающемуся по отдельным слоям. Частицы слюды не одинаково прочно связаны друг с другом: по линии расслоения они легко расслаиваются, в пределах каждого слоя они крепче сцеплены взаимно.

Каждый индивид принадлежит к ряду систем взаимодействия, которые представляют собою сложную совокупность координат, определяющих его социальное положение (статус) и поведение. Общество расслаивается на множество слоев и социальных групп не только горизонтально, но и вертикально. Индивид в этих условиях оказывается членом множества социальных групп [48, т. 2, с. 45].

Все группы по Сорокину бывают трех видов: «закрытые» (принадлежность к ним не зависит от воли индивида — половая, расовая, национальная принадлежность); «открытые» (принадлежность к ним зависит от воли — партийные, научные, религиозные, профессиональные группировки) и «промежуточные» (сочетающие частично свойства двух предыдущих — класс, сословие, вторичная семья).

В социологии всегда большое внимание уделялось понятию классов и классовой борьбы Сорокин тоже предложил свой вариант. «Совокупность лиц, сходных по профессии, по имущественному положению, по объему прав, а, следовательно, имеющих тождественные… интересы, составляет класс» [48, т. 2, с. 298]. Когда позднее Сорокин перенес эти идеи в США, они произвели неожиданный эффект. Современные комментаторы оценили их выразительно: Сорокин разрушил «миф о бесклассовости американского общества и увлек новыми поисками большую группу специалистов». Некоторые составили впоследствии себе имя как раз на этом поприще. Ему они обязаны появлением многих терминов и стандартов исследования.

С позиции функционализма Сорокин остро критикует общие эволюционистские теории, знаменитые формулы и законы «прогресса» объявляет фикцией и противопоставляет им законы функционирования, но социальные изменения как социологическую проблему не отрицает, хотя сводит ее к частностям — мобильным процессам, диффузиям, циклам. Интересны для социолога географические и территориальные перемещения. «Вопреки обычному мнению, чем далее, тем люди становятся менее и менее оседлыми» [48, т. 2, с. 420]. Позднее Сорокин назовет подобное перемещение «географической мобильностью». Но главное его внимание привлекает межгрупповое и внутригрупповое перемещение индивидов, индивидуальное и коллективное, т.е. мобильность социальная. Мобильности могут различаться по направленности (восходящая и нисходящая), по формам (коллективная, индивидуальная), по интенсивности, по масштабности. Вертикальную мобильность он рассматривал в трех аспектах по трем формам социальной стратификации (политическая, экономическая, профессиональная), внутри- и межпрофессиональная. Причинами социальной стратификации он объявляет различия людей, совместную их деятельность, требующую выделения управляющих — организаторов — и управляемых и т.п. [49].

Весной 1922 г. П. Сорокин успешно провел диспут по «Системе социологии» и был признан достойным звания «доктора социологии» [50].

Кстати, первый в истории русской науки. Звание профессора давало возможность заграничных командировок. Тем временем разворачиваются новые репрессии против гуманитарной профессуры. Намечается массовая депортация интеллигенции за рубеж. П. Сорокин попал в это число и осенью 1922 г. был выслан из России. Вся дальнейшая научная деятельность его протекала в основном в США, куда он по приглашению американских социологов Э. Росса и Ф. Чэпина перебрался в 1923 г. после недолгого пребывания в Берлине и Праге. Однако, Сорокин внимательно следил за состоянием российской социологии, радовался ее возрождению в начале 60-х годов, планировал написать об этом книгу. Ученый очень переживал и тот парадоксальный факт, что его книги, переведенные на все европейские и основные азиатские языки и вышедшие во всех регионах мира, ни разу не были опубликованы на родине.

Относиться к факту депортации можно по-разному. С одной стороны, это спасло талантливейшего ученого от физической гибели, позволило ему продолжать интеллектуальные русские традиции за рубежом. Но, с другой стороны, высылка сразу же сказалась на снижении уровня отечественной социологии, социальной философии и других общественных наук. Социология ранее генетики и кибернетики испытала на себе удавки тоталитаризма. Любопытно, что первая лекция, которую Сорокин прочитал в Берлине, став эмигрантом, также была посвящена состоянию отечественной социологии. Сорокин, как и многие другие интеллектуальные представители русского зарубежья, оставался горячим патриотом своей страны, пропагандировал национальные научные достижения. В большинстве своих общих работ и в специальных, посвященных истории социальной философии и социологии, он постоянно подчеркивал ценность вклада Н Данилевского, Е. Де Роберти, П. Струве, М. Туган-Барановского, Б. Кнстяковского, Л. Петражицкого, М. Ростовцева и других [51].

В 1925 г. выходит в свет «Социология революции», в 1927 г. — «Социальная мобильность», в 1928 г. — «Современные социологические теории». Американцы быстро поняли, что перед ними «вместительная кладовая идей». Если бы Сорокин ограничился только этим кругом бихевиористических работ, он бы все равно получил мировое признание. Но научная жизнь его не остановилась на достигнутом.

Питирим Александрович основал в 1930 г. факультет социологии в Гарварде. За 12 лет, в течение которых Сорокин был деканом, факультет воспитал целую плеяду социологов (Т. Парсонс, Р. Мертон, У. Мур, Ч. Лумис, Э. Шилз, Р. Бербер, Дж. Хоманс, Э. Тирьякан и др.).

Многие видные политические деятели Америки, получившие образование в Гарварде, занимались в семинарах Сорокина (например, Джон Кеннеди).

Однако, на рубеже 20-30-х годов он разочаровывается в теоретических возможностях сциентизма и бихевиоризма и стремится создать новую «интегральную философию и социологию», объединяющую полезное, ценное в различных позитивистских и антипозитивистских вариантах мысли с большим акцентом на рецепты «понимающей социологии» [52].

Выделяется на этом фоне четырехтомная «Социальная и культурная динамика» (1937-1941 гг.), в которой изложена впечатляющая картина циклической флуктуации европейской культуры почти за три тысячи лет [10].

Эта работа привлекала внимание представителей самых различных направлений и дисциплин — философов, этнографов, социологов, историков [53].

В истории, по Сорокину, постоянно чередуются три главных «сюжета». Они составляют содержание трех интегрированных типов культур, отличающихся друг от друга стилевым своеобразием, в основе которых три различных системы ценностей. Стиль культуры определяется следующими философскими посылками: представлениями о природе реальности, о природе потребностей, об уровне и методах их удовлетворения. Способ познания, с помощью которого получены эти представления и определяет стиль культуры, зная который можно вывести характерные для нее формы морали, искусства, религии, научного знания, преобладающие экономические и политические отношения, классы и институты, тип личности и виды социального поведения.

Соответственно конструируются три типа культур: «умозрительная» (Ideational), «чувственная» (Sensate) и «идеалистическая» (Idealistic).

«Умозрительную» культуру характеризует доминирование элементов рационального мышления, ценности, одушевляющие ее — абсолютные, трансцендентные, императивные. В «чувственной» культуре господствующим оказывается материалистическое мировоззрение, в познании преобладают чувственные формы, а свойство целостности придает ей утилитарные, чувственные, гедонистические ценности. «Идеалистический» тип — органический синтез двух полярных типов, появляющийся в истории тогда, когда в мировоззрении людей переплетаются материалистические и религиозно-идеалистические взгляды, преобладает интуитивный вид познания. Каждая система «истин» воплощается в праве, искусстве, философии, науке, религии, и структуре общественных отношений, рациональное преобразование и смена которых происходит в результате войн, революций, кризисов.

В общих чертах концепция «культурной динамики» Сорокина сводится к следующему:

а) Общей исторической тенденцией является не поступательное, прогрессивное развитие человечества, а циклическое культурное изменение, последовательная смена трех типов культур.

б) Каждая из этих культур имеет внешний (материальный) и внутренний (духовный) аспекты. Внутренний аспект наиболее важен, так как именно он определяет специфику культуры.

Материальный аспект культуры — пассивный носитель ее духовной сущности.

в) Современная культура исторически агонизирует.

Сорокин выделяет три этапа связи культурных объектов (систем):

) «Механическое сосуществование культурных явлений». Например, определенное культурное пространство, части которого только соседствуют друг с другом [54,55].

) «Причинно-функциональная интеграция». Культурные элементы причинно зависят друг от друга и от общего целого. Например, зависимость между экономической депрессией и рождаемостью и т.п.

3) «Логико-значимая интеграция» культурных явлений, которая означает специфическое объединение культурных элементов общим значением (идеей), замыслом.

Исторический процесс, по Сорокину, есть циклическая флуктуация типов культур, а в основе механизма флуктуации лежит принцип способа познания, поскольку культура, построенная на одном из них (либо чувственном, либо рациональном, либо интуитивном), таит в себе причину своего разложения, кризиса. Человеческие возможности постижения мира ограничены этими тремя способами познания, поэтому и не может возникнуть каких-либо принципиально новых форм культуры, вот почему история «обречена» на постоянное повторение в основных своих чертах, но в деталях она всегда нова и неповторима [54, vol. 1, ch.1-3]. В отличие от других представителей циклической теории: Данилевского, Шпенглера, Тойнби, которые рассматривают прогресс в качестве характеристики одной из фаз «цикла» (фаза «цветения» цивилизации), Сорокин не признает исторического прогресса даже в такой ограниченной форме.

Он утверждает, что всякая «старая» культура в общем равноценна «новой» и говорить о восходящем развитии истории не приходится. Флуктуация культур в истории напоминает, пишет он, смену различных состояний воды: твердое — жидкое — парообразное [54, vol. 4, p. 770].

Современную ему культуру Сорокин считал культурой «чувственного» типа, находящейся в кризисном состоянии по причине роста эмпиризма и материализма. В качестве путей выхода из кризиса Сорокин предлагал нравственно-религиозное возрождение человечества, признание принципа «альтруистической любви» главной и абсолютной ценностью. Сорокин стремился соединить свою теорию с практикой, предложив целую программу преобразования общества и культуры [56].

Исключительная заслуга Сорокина в разработке структуры социологии. Он выделил три основных раздела в теоретической социологии: социальная аналитика (социальная антропология и морфология); социальная механика, т.е. изучение социальных процессов; социальная генетика, т.е. теория эволюции общественной жизни.

В обширной международной литературе «на темы Сорокина», как правило, рассматривается только его зарубежная деятельность. Между тем, его научное творчество едино, целостно, несмотря на сложные идейные метаморфозы. Более того, хотя русский период был почти в три раза короче американского, именно он являлся основанием этой целостности, определив многие темы, версии направления научной работы поздних лет. Поэтому даже в западных университетах Сорокин оставался достойнейшим воспитанником и представителем российской науки. Так что сильнейший эффект русского задела обнаруживается достаточно убедительно на протяжении всего творческого пути великого русского социолога.

На симпозиуме, посвященном 110-летию со дня рождения Питирима Александровича Эдвард Тирнкьян, профессор Дьюкского университета (США) сказал: «Чтение трудов Сорокина сегодня является как бы стимулом для нашего восприятия, потому что так много его работ предвосхищают главные или важные аспекты нашего нынешнего состояния. Это касается как России, так и Соединенных Штатов… Это говорит о силе его социологического воображения. Но, конечно, главный вызов и проблема для американских и российских социологов, это извлечь из его работ исследовательскую программу интегральной социологии». Профессор Университета Северная Каролина (США) Гарольд Браун считает, «что практически на сто процентов оправдались прогнозы Питирима Сорокина в отношении того, в каком направлении пойдет наше общество» [57].

Социодинамика — наука русского происхождения — мнение крупнейших зарубежных социологов. Время — самый объективный арбитр, проверяющий величие и значимость идей и открытий. Мысли, не теряющие с годами своей актуальности, становятся достоянием всего человечества, а их автор — принадлежностью мировой науки и культуры. К поистине мировым ценностям относится наследие выдающегося русского социолога Питирима Александровича Сорокина. К Питириму Сорокину в полной мере можно отнести слова его учителя, снискавшего титул Рыцаря Истины, — М. М. Ковалевского: «Он был одним из тех умственных и нравственных вождей человечества, которые по праву могут считаться его великими типами, так как являются самыми крупными выразителями прогрессивных течений общественности, ибо кто жил для лучших людей своего времени, жил для всех времен». Научное сообщество России не только чтит Питирима Сорокина, но и развивает его духовное наследие, поскольку он создал как минимум четыре совершенно уникальных и эпохальных научных парадигмы: 1) работы по социологии экстремальных ситуаций; 2) интегративный подход, приведший к появлению теории социальной стратификации, к теории мобильности; 3) социальная и культурная динамика; 4) теория социальной любви и творческого альтруизма. Как теоретик и методолог он объединил ипостаси, которые очень редко встречаются в личности одного ученого [57].

Особенность и главная ценность великих мыслителей состоит в том, что силой творческого прозрения им удается подняться над пестрой суетой повседневности и разглядеть глубинные течения, которым предстоит преобразовать общество в предстоящие столетия. Зачастую, лишь со временем — иногда через столетия — великие идеи становятся основой мировоззрения и практических действий миллионных масс и их лидеров. Сказанное в полной мере относится к учению одного из величайших социологов XX века Питирима Сорокина (1889-1968 гг.).

Только сейчас постепенно начинает проясняться истинный смысл и прогностическая сила его прозрений [58].

Каковы же они?

1.От чувственного к интегральному социокультурному типу. Сегодня очевидна обреченность индустриального общества. Сформировалась концепция постиндустриального общества, главной чертой которого является ренессанс гуманизма, освобождение от оков индустриальной машины и приоритет человека, его духовного мира — науки, культуры, образования, этики, идеологии. Великое прозрение Питирима Сорокина об утверждении интегрального социокультурного строя наполняется конкретным содержанием и получает все большее признание.

2.От капитализма и социализма — к интегральному обществу.

.Тенденция взаимной конвергенции США и России.

.Сдвиг творческого лидерства с Запада на Восток.

.Истина, добро и красота вновь объединяются в высшую триаду ценностей. Преобразующая сила альтруистической любви. Сегодня уже формируются пока еще слабые ростки нового движения в сторону толерантности, воспитания доброты.

Прошедшие десятилетия, крупные перемены на рубеже нового тысячелетия подтвердили истинность и глубину гениальных прозрений Питирима Сорокина.

Все более широкое признание встречает его исходное положение о том, что корень основных перемен в обществе следует искать в человеке, в изменении его духовной сферы (науки, культуры, образования, этики, религии, идеологии), в социальных отношениях и что грядущая эпоха — постиндустриальное общество — отдаст приоритет духовным ценностям.

Время для того, чтобы стали признанными прозрения Питирима Сорокина, еще не наступило. Они очевидны для немногих тех, кто смог познакомиться с оставленным им наследием и понять его [58].

Ибо сейчас можно утверждать, что Сорокин П.А. одна из самых дальновидных и критических личностей в анналах нашей науки. За шесть десятилетий он опубликовал 37 книг (переведенных более чем на 42 языка) и свыше 400 статей.

Основной вклад Питирима Сорокина в развитие социологической науки заключается в том, что он вывел ее из дебрей эмпиризма и поставил на теоретическую основу. Сорокин прорвал границы между дисциплинами, взял человеческую деятельность как единое целое и исследовал ее со всех возможных точек зрения.

Кризис модерна сегодня все еще осязаем, и многие утверждают, что он обостряется. Страны рушатся, революции — повсеместно, насилие — повсюду. В такие времена Интегрализм бросает вызов социологии — обнаружить заново свое ядро. Как корпус социологической мысли он содержит исторически обоснованную теорию социальных перемен, интегративную теорию познания, из которой легко возникает методологическая база и ориентация на решение проблем. В этом плане он — классическая социологическая теория, методологически строгая, соединяющая интуитивную, рациональную и эмпирическую теории познания и сосредоточенная на решении проблем общества. Интегральный фундамент дает многообещающее теоретическое и практическое руководство для восстановления социологии и облегчения социальных проблем общества.

Сегодня в западной литературе активно обсуждается интегральная перспектива наук об обществе [60].

И есть все основания предполагать, что в XXI веке нас ожидает сорокинский ренессанс, так как в его творчестве гармоничным образом соединились высочайший профессионализм и истинный гуманизм, мудрая объясняющая теория и действенный технологизм, безупречные нравственные стандарты и покоряющая мощь интеллекта.

Заключение

В данной работе мы попытались воссоздать широкую и сложную панораму ряда школ отечественной социологической мысли. Безусловно, эта панорама представляет собой очень схематическую и несовершенную картину русской социологии XIX — начала XX века. Но это связано с тем, что написание курсовой работы не имело такой цели под собой.

Тем не менее, из работы видно, что социология в России росла и прогрессировала. Итак, начиная со второй половины XIX века, в нашей стране интенсивно формировалась социологическая культура.

Российская социология к началу ХХ века удачно прошла все этапы институционализации, включающие 1) формирование теоретических изысканий и эмпирических исследований; 2) преподавание социологии; 3) оформление научных организаций.

В данном контексте Н.К.Михайловский, М.М. Ковалевский, П.А. Сорокин могут быть признаны титанами рождающейся социологической науки в нашей стране. Их творчество семимильными шагами двигало научное сообщество того времени к признанию междисциплинарной потребности в новой обобщающей общественной науке — социологии.

Их вклад в русскую и мировую социологию трудно переоценить.

Субъективная социология была важным этапом в истории русской социологической мысли. Ее представители поставили вопрос об активной личности в общественном преобразовании. В целом можно говорить о следующих основных проблемах, выдвинутых субъективной социологией: 1) соотношение истории и социологии; 2) проблема свободы и необходимости; 3) построение социологической системы на психологической основе; 4) социальный прогресс. Безусловно, что во всех вышеперечисленных категориях имя Н.К. Михайловского как их разработчика занимает первое место.

Бесспорен вклад ученого М.М. Ковалевского в обоснование методологического плюрализма в социологии, определения места социологии в системе социогуманитарных наук, а также распространения социологических идей, постановки преподавания социологии, формирования ее организационной структуры, становления социологической корпорации и социологической культуры.

П.А. Сорокин создал как минимум четыре совершенно уникальных и эпохальных научных парадигмы: 1) работы по социологии экстремальных ситуаций; 2) интегративный подход, приведший к появлению теории социальной стратификации, к теории мобильности; 3) социальная и культурная динамика; 4) теория социальной любви и творческого альтруизма.

Имея тесные контакты с европейской и американской мыслью, усваивая их ценный опыт, русская социология в лице Н.К.Михайловского, М.М. Ковалевского, П.А. Сорокина была независимым и оригинальным продуктом отечественной мысли, вклад которой в мировую социологии был значителен.

Русские ученые, в том числе М.М. Ковалевский, П.А. Сорокин, были вынуждены вести свою исследовательскую и преподавательскую деятельность за границей. В таких условиях, казалось бы, трудно было ожидать научных достижений от русской социологии. Тем удивительнее факт расцвета, который пережила отечественная социологическая наука на рубеже столетий. Русская социология возникла во второй половине XIX столетия под влиянием европейской науки. Но приписывать ей вторичный и подражательный характер было бы непростительной ошибкой. Взаимное обогащение идеями отечественных и зарубежных социологов тогда осуществлялось практически беспрепятственно. Поэтому, на наш взгляд, вряд ли правомерно говорить о том, кто у кого и что заимствовал. Важнее подчеркнуть, что социология стала самостоятельной наукой, отвечающей потребностям всего человечества, благодаря усилиям представителей всех национальных школ.

Обогащая интеллектуальную жизнь страны пребывания, способствуя своими открытиями прогрессу мировой науки, русские ученые за границей, представители элитарной российской культуры получали нормальные условия для жизни и труда, которые им не могла дать бедная, разоренная войной, голодная Россия. Об их выдающемся вкладе в национальную и мировую науку свидетельствуют почетные звания, награды, премии, ордена, медали, которые они получали во Франции, США, Германии, Великобритании и других странах мира. Когда талантливый ученый меняет страну проживания, это влияет не только на его личную судьбу, но и на прогресс национальной науки: одно государство теряет специалистов высокого класса, а другое получает квалифицированных ученых, которые своими открытиями (порой имеющими статус мировых) поднимают престиж своей второй родины и приносят ей значительные экономические дивиденды. Нельзя сказать, чтобы на Западе выходцев из России ожидали сколько-нибудь близкие к привычным условия для научной и педагогической деятельности. Тем удивительнее результаты, которых удалось достичь представителям русской научной социологической эмиграции в течение всего нескольких лет. Оказавшись за пределами своей родины, большинство российских ученых и преподавателей высшей школы видели свою задачу не только в том, чтобы найти лабораторию или кафедру для продолжения собственных научных занятий, но и в том, чтобы воссоздать русское научное (академическое) сообщество, получить возможность обсуждать и публиковать труды на русском языке, обеспечить квалифицированное образование и передачу научных традиций молодому поколению русского Зарубежья.

История русской эмиграции XIX — начала ХХ века дает большой урок современным политикам России и стран СНГ, обрекающим интеллектуалов на нищету и тем самым на новую эмиграцию, за которую страна будет расплачиваться огромными духовными и материальными потерями долгие годы. Сегодня надо стараться не повторять ошибок прошлого, выпуская из страны блестящих, талантливых молодых ученых.

История социологии в России XIX — начала XX веков — это, несомненно, часть мировой науки. Особенности ее по сравнению с западной социологией связаны с такими своеобразными чертами гуманитарной мысли России, как стремление к целостной философской концепции исторического развития, разработка проблем истории вообще и истории России, в частности, в сравнении с историей других стран, осознанная потребность сопоставления России и Запада; высокая степень политизации общественной мысли, ее тесная связь с политикой и политической деятельностью.

В США П.А. Сорокина назвали «Коперником XX века» в области социологии. И, раз уж мы заговорили об астрономии, то поддавшись некоторому сентиментализму, хочется сказать: созвездие социологического тельца, состоящее из таких звезд, как Н.К.Михайловский, М.М. Ковалевский, П.А. Сорокин, навсегда останется ярко сиять на небосклоне мировой социологии.

Но эти имена — это только малая часть русских социологов, работы которых не столь хорошо известны за пределами России, хотя ценность их не меньше, чем у выдающихся социологов. Поэтому интересным и мало разработанным в этом отношении является вопрос вклада слабоизученных российских социологов в мировую социологическую науку.

Список использованных источников

[Электронный ресурс]//URL: https://psychoexpert.ru/kursovaya/izvestnyie-sotsiologi/

1.Вернадский В.И. Из истории идей // Русская мысль. 1912 , №10.

2.Социология в России / отв. ред. Ядов В.А. -2-е изд.,- М.: Издательство института социологии, 1998.-694 с.

.Социологическая мысль в России: Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX — начала XX века / Под ред. Б.А. Чагина. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1978.- 416 с.

.Голосенко И.А. Буржуазная социологическая литература в России второй половины XIX — начала XX веков (Библиографический указатель).

М.: ИСИ АН СССР, 1984. Голосенко И.А. Исторические судьбы идей Огюста Конта: Трансформация позитивизма в русской социологии XIX-XX вв. // Социологические исследования. 1982, № 4. Голосенко И.А. История социологии как научная проблема: анализ главных подходов в зарубежных исследованиях // Социологические исследования. 1976, № 1. Голосенко И.А. Основоположник русской традиции историко-критического анализа социологических учений (о Н.И. Карееве) // Социологические исследования. 1985, № 3. Голосенко И.А. Питирим Сорокин: судьба и труды. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1991. Голосенко И.А. Процесс институализации буржуазной социологии в России конца XIX-начала XX века // Социологические исследования. 1978, № 2. И.А. Голосенко, В.В. Козловский. История русской социологии XIX-ХХ вв.М.: Онега, 1995.-288с. Голосенко И.А. Социологическая литература в России второй половины XIX — начала XX вв. Библиографический указатель. М.: Онега, 1995.

.Кукушкина Е.И. Русская социология XIX — начала XX вв. М.: МГУ, 1993. Кукушкина Е.И. Социологическое образование в России XIX-XX вв. М.: МГУ, 1994. Медушевский А.Н. История русской социологии. М.: Высшая школа, 1993. Новикова С.С. История развития социологии в России. Москва-Воронеж: Институт практической психологии, 1996.-288 с. Култыгин В.П. История российской социологии. М., 1994.

.Алексеев В.А., Маслин М.А. Русская социальная философия конца XIX — начала XX века: психологическая школа. М.: Исслед. центр по проб. упр. качест. подгот. специалистов, 1992.

.Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии // Сочинения. М.: Канон, 1996.

.Кареев Н.И. Основы русской социологии. Ин-т социологии Рос. АН, С.-Петерб. фил. — СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 1996.-368 с.

.Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб.: Общественная польза, 1869; М.: Книга, 1991.

.И.А. Голосенко, В.В. Козловский. История русской социологии XIX-ХХ вв.М.: Онега, 1995.-288с.

.Новиков Н.В. Условия возникновения и развития социологии в России / Российская социология. СПб., 1993.

.Бердяев Н.А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К.Михайловском. С предисл. П.Струве. СПб.: Тип. О.Н. Попова, 1901. Кареев Н.И. Памяти Михайловского // Русское богатство. 1904, № 3. Ковалевский М.М. Ученый, государственный и общественный деятель и гражданин (1851-1916).

Пг.: Артистич. заведение т-ва А.Ф. Маркс, 1917. Сорокин П.А. Духовный облик М.М. Ковалевского // Социологические исследования. 1989, № 3.

.Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии: Статьи разных лет. М.: Наука, 1994. Тахтарев К.М. Социология как наука о закономерностях общественной жизни: (Введение в общий курс социологии).

Пг.: Жизнь и знание, 1919. Hecker J.F. Russian Sociology. N.-Y., 1915 (1934, 1969).

.Гамбаров Ю., Ковалевский М. Русская высшая школа общественных наук в Париже. Ростов-на-Дону, 1903. Русская высшая школа общественных наук в Париже. Лекции профессоров. СПб, 1905.

.Адамович Г.В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. Париж, 1961. Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия, Париж, 1971 (ч.1), 1973 (ч.2).

Савоскул С.С. Русские нового зарубежья: Выбор судьбы. М.: Наука, 2001.-439с.

.Голосенко И.А. Исторические судьбы идей Огюста Конта: Трансформация позитивизма в русской социологии XIX-XX вв. // Социологические исследования. 1982, № 4.

.И.А. Голосенко. Идеи неокантианства в русской социологии // Философские науки. 1980, №4.

.Сорокин П.А. Русская социология в ХХ в. // Рубеж. 1993, №4.

19.Vucinich A. Social Thought in Tsarist Russia. The Quest for a General Science of Society. 1861-1917. Chicago and London, 1976.

.Лиоренцевич И.Г. Основные этапы развития субъективной школы в русской социологии // Социологические исследования, М., 1975, №2, апрель-май-июнь, с.165-185.

.Кареев Н.И. Формула прогресса в изучении истории // Варшавские ун-ие известия. 1979, №3.

.Ковалевский М.М. Михайловский как социолог // Вестник Европы. 1913, №4.

.Геккер Н. Н.К. Михайловский в оценке некоторых его современников. — Северные записки, 1914, №1; Кудрин Н. (Русанов).

Чем русская жизнь обязана Н.К. Михайловскому. — В кн.: На славном посту. — СПб., 1906; Виленская Э.О. Н.К. Михайловский и его идейная роль в народническом движении 70-х — начала 80-х годов XIX века. М., 1979. Социологическая мысль в России: Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX — начала XX века / Под ред. Б.А. Чагина. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1978.- 416 с.

.Михайловский Н.К. Что такое прогресс? // Отечественные записки. 1869, №9. Михайловский Н.К. Формула прогресса. // Отечественные записки. 1870, №2.

.Михайловский Н.К. Что такое счастье? // Отечественные записки. 1872, №3,4.

.Ковалевский М.М. Михайловский как социолог // Вестник Европы. 1913, №4.

.Михайловский Н.К. Герои и толпа. Еще раз о героях. Еще раз о толпе. / Собрание сочинений. Спб., 1885. Михайловский Н.К. Герои и толпа. Избранные труды по социологии. Т. 1-2. Спб., 1998.

.Андреева Г. М. (1997).

К истории становления социальной психологии в России. Вестн. Моcк. ун-та. Сер. 14. Психология. 1997, № 4.

.Попов В.А. Психология толпы по Тарду, Сигеле, Ломброзо, Михайловскому, Гиддингсу, Лебону. М., 1902. И. А. Голосенко «Военная социология в России». Журнал социологии и социальной антропологии. 1998, №2.

.Аменицкий О. Михайловский о толпе (к психологии коллективных движений) // Вестник психологии. 1906. Выпуск 2.

.Михайловский Н.К. Вольница и подвижники // Отечественные записки. 1877, №1. Михайловский Н.К. Патологическая магия // Северный вестник. 1877, №9,10, 12.

.Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. СПб., 1913.

.Шнейдер «О психических причинах гипнотических явлений» // Новое обозрение. 1881, .№ 2.

.Кареев Н. И. Памяти Н. К. Михайловского как социолога // Русское богатство. 1904. № 3. С. 137-149.

.Казаков А.П. Теория прогресса в русской социологии конца XIX в. Л., 1969.

.Колосов Е.Е. Очерки мировоззрения Н.К. Михайловского. Теория разделения труда, как основа научной социологии, СПб, 1912.

.Мокиевский П. Н.К. Михайловский и западная наука // Русское богатство. 1904, №3.

.Сафронов Б.Г. М.М. Ковалевский как социолог. М., 1960. Ковалев А.Д. Эволюционная социология М.М. Ковалевского / Из истории буржуазной социологической мысли в дореволюционной России. М.,1986.

.М.М. Ковалевский и российская общественная мысль. К 150-летию со дня рождения. СПб., 2003. -238 с.

.Ковалевский М.М. Современные социологи. СПб., 1905.

.Ковалевский М.М. Прогресс. // Вестник Европы, 1912.

.М.М. Ковалевский в истории российской социологии и общественной мысли. Сборник статей. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1996.

44.Laserson M. Russian sociology, p.687; Rouček J. Russian sociology and sociology under communism. — In: Rouček J. (ed.).

Contemporary sociology. N.Y., 1958, p.911. Timasheff N. Sociology theory. N.Y, 1965.

45.Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. Пг., 1921. Ч.1, 2.

.Р. Мертон. Фрагменты из воспоминаний // Социологические исследования. 1992, № 10.

.Сорокин П.А. Долгий путь. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1991. Голосенко И.А. Питирим Сорокин: судьба и труды. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1991.

.Сорокин П.А. Система социологии. Пг., 1920. Т.1,2.

.Сорокин П. Проблема социального равенства. Пг., 1917. Sorokin P. Social mobility. N.Y., 1927.

50.Диспут профессора П.А. Сорокина // Экономист. 1922, №4,5.

51.Из истории российской и зарубежной социальной мысли. П.Сорокин. Документы и материалы. Историческая справка. www.ecsocman.ru // #»justify»>52.Allen Ph. (ed.).

Pitirim A. Sorokin in review. N.Y., 1963. Loomis C., Loomis Z. Modern social theories. N.Y., 1963. Timasheff N. Sociological theory. N.Y, 1965.

53.F.S. Соwе11. History, Civilization and Culture: An Introduction to the Historical and Social Philosophy of P.A. Sorokin. Boston, 1952. N. Тimasheff. Sociological Theory. New York, 1961. I.I. Мaquet. Sociology of Knowledge. New York, I960. «Social Theorists». Ed. by C.S. Mihanovich. Milwaukee (Wis.), 1963; «Sociological Theory, Values and Sociocultural Change; Festschrift for Pitirim A. Sorokin». Ed. by E. Tiryakian. New York, 1963. C.P. Lооmis, L. Lооmis. Modern Social Theories. New York, 1963. «Pitirim A. Sorokin in Review». Ed. by Ph. Allen. New York, 1963.

.P. Sогоkin. Social and Cultural Dynamics, vol. I. New York, 1962.

.P. Sоrоkin. Sociology of Revolution. Philadelphia, 1925.

.Sorokin P.A. Crisis of our time. N.Y., 1941. Sorokin P.A. Reconstruction of Humanity. N.Y., 1948. Sorokin P.A. Altruistic love. N.Y., 1950.

57.В.М. Бондаренко. Питирим Сорокин и социокультурные тенденции нашего времени. К 110 годовщине со дня рождения. www.ecsocman.ru // http://ecsocman.edu.ru/jssa/msg/184715.html

.Ю.В. Яковец. Великие прозрения Питирима Сорокина. К 110 со дня рождения П.А. Сорокина. www.ecsocman.ru // http://ecsocman.edu.ru/socis/msg/238416.html

59.Johnston B. Pitirim A. Sorokin: On the Practice of Sociology. Chicago, 1998.

.Johnston В. Pitirim A. Sorokin: An Intellectual Biography. Lawrence. Kansas, 1995. Johnston B. Pitirim Sorokin’s Science of Sociology and Social Reconstruction / Pitirim A. Sorokin on the Practice of Sociology. / Ed. by B. Johnston. Chicago, 1998. Ford J. Sorokin’s Methodology: Intergralism as the Key / Sorokin and Civilization: A Centennial Assessment. Ed. by J. Ford e.a. New Brunswick, NJ., 1996.