Одной из ведущих идейных, теоретических и методологических основ западной социологии классического периода, и в особенности ее психологического направления, стал комплекс фрейдистских доктрин, оказавших значительное воздействие на всю социальную мысль.
Создав первоначально новый психотерапевтический метод лечения психонервных заболеваний — психоанализ, австрийский врач и психолог, профессор Зигмунд Фрейд (1856-1939) развил свои идеи, в частности, в таких работах, как «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» (1913), «Психология масс и анализ человеческого «Я» (1921), «Беспокойство в культуре» (1929) и др., и довел их до уровня своеобразного психосоциологического учения о бытии человека в норме и патологии.
Философско-социологическая доктрина Фрейда (фрейдизм, «глубинная психология») существенно трансформировала доминирующие традиции психологического направления западной социологии, содействовала определенному синтезу его различных течений, их модернизации.
Наиболее существенная часть психоаналитической социологии Фрейда — учение о человеке, представляющее собой совокупность разнопорядковых концепции о природе и сущности человека, его психике, формировании, развитии и структуре личности, причинах и механизмах деятельности и поведения человека в различных социальных общностях.
Одной из отличительных особенностей учения Фрейда было утверждение принципа всеобщей детерминации психической деятельности, что обусловило значительное расширение исследовательских горизонтов и многомерную интерпретацию мотивов человеческого поведения.
1.1 Бессознательное и структура человеческой психики
Фрейд различал «описательное» и «систематическое» понятие бессознательного. Термин бессознательное относится к осмысленным психическим представлениям: можно называть «бессознательными» и физиологические процессы, скажем, кровообращения или передачи импульсов по сети нейронов. Фрейд имел в виду исключительно «бессознательное психическое», подобно тому, как под «сексуальностью» подразумевалось не наличие гормонального аппарата, а влечение — поэтому он писал о «психосексуальности» и противился «дикому психоанализу», т.е. упрощённому взгляду иных своих сторонников, которые cводили все психические трудности пациентов к сексуальной неудовлетворенности.
«Описательное» понятие бессознательного у Фрейда не так уж расходится с предшествующими концепциями («подсознательное» французского психиатра и психолога П. Жане) и с воззрениями некоторых «еретиков». Все сторонники «глубинной психологии» согласны в том, что помимо осознаваемых нами психических процессов имеются неосознаваемые — от подпороговых ощущений до «забытого языка» сновидений. В промежутки между нашими ясными и отчетливыми идеями и глубин психики поднимается нечто иное, причем попытки постижения этих представлений часто сталкиваются с сопротивлением — что-то препятствует их входу в сознание. В работе «Психопатология повседневной жизни» Фрейд показывает, что в самых банальных ситуациях обыденной жизни мы имеем дело с вмешательством бессознательного. С каждым из нас случалось, что мы никак не можем вспомнить имя знакомого нам человека, забываем значение хорошо известного нам иностранного слова, куда-то подевали нужную книгу (которую потом обнаруживаем после утомительных поисков буквально перед самым носом).
Учение Зигмунда Фрейда о бессознательном
... функционирует в глубинах человеческого существа. Для Фрейда же бессознательное – это прежде всего и главным образом нечто психическое, подлежащее осмыслению лишь в связи с человеком. В отличие от других, Фрейд сделал анатомию сознания и бессознательного психического ...
Разного рода оговорки, описки, «очитки» и прочие «промахи» не случайны, они детерминированы бессознательными мотивами. В сознание, как и в сновидениях, пытаются войти вытесненные, запретные представления, искажающие нашу память или создающие странный мир сновидений (сравниваемый Фрейдом с кратковременным психозом).
Галлюцинации психически больных людей, видения мистиков или поэтов, «сны наяву» и мечтания каждого из нас имеют своим истоком работу бессознательного.
Однако для психоанализа важно не только описать эти феномены, но также понять их причины, механизм «психического аппарата». Здесь пролегает доктринальное различие между множеством вариантов «глубинной психологии». На основе одного и того же опыта толкования сновидений или свободных ассоциаций пациентов предлагаются различные картины психической жизни. Свою первую модель психики Фрейд выдвинул в работах начала века. Он различал три инстанции: сознание, предсознательное и бессознательное. Если сравнить наше Я с лучом света, скажем, со свечой, которой мы освещаем какое-то помещение, то к области сознания относится то, что на данный момент высвечивается. Если мы находимся в огромном зале, то свеча освещает сравнительно малое пространство, подобно тому, как в каждое мгновение мы осознаем небольшое число внешних предметов, образов нашей памяти. Круг потенциально осознаваемого много шире: у нас есть масса воспоминаний, мы можем переходить от предмета к предмету. Это и есть область пред сознательного, т.е. актуально неосознаваемого, но доступного для сознания. В том же темном зале мы переходим от картины к картине, обнаруживаем двери в другие залы и комнаты, куда нам есть доступ.
Я могу не помнить, что такое бином Ньютона, производная, каков порядок династий в Древнем Китае, но, чтобы вспомнить, достаточно взять учебник математики или истории — это не вызывает никакого внутреннего сопротивления. Но, если продолжить это сравнение, мы вдруг натыкаемся на запертые двери. Быть может, порой мы даже припоминаем, что когда-то бывали за ними, но никак не можем вспомнить, что же там находится, да еще испытываем панический страх при мысли, что двери могут распахнуться. Более того, какие-то двери вообще остаются потаенными, хотя мы догадываемся, что замок нашей души куда больше открытого нам для обозрения верхнего этажа. Для Фрейда огромную роль в нашей душевной жизни играет, так сказать, подвал, «тьма внутренняя», куда мы сбросили нечто чрезвычайно важное — наследие нашего раннего детства. Все мы стали самими собой в первые годы жизни, но почти ничего о нем не помним. То ли ангел с огненным мечом, то ли цензор с красным карандашом стоит на пути воспоминаний.
Сознание и бессознательное в психике
... [6]. В советской психологии сложилось общепринятое понимание сознания как высшей формы психики, возникшей в человеческом обществе в связи с коллективным трудом, общением людей, языком и речью. Этот принцип изложен в работах С. ...
В этой картине психического аппарата есть явные изъяны. Цензор заранее знает, что он должен запрещать, т.е. сознание уже должно отдавать себе отчет о бессознательном. Пишущий эзоповским языком писатель (= влечения) по уму и хитрости превосходит цензора, ибо знает и запреты, и обходные пути, тогда как у Фрейда речь шла о не нашедших пути к языку «первичных процессах». При соприкасании с вытесненными представлениями необъяснимыми оставались чувства вины и страха. В 20-е годы Фрейд пересмотрел эту первую «топику» и предложил структурную модель психики, где главными инстанциями стали Оно, Я и Сверх-Я. Бессознательные влечения (Оно) сталкиваются не только с сознанием (Я), но также со Сверх-Я — той частью психики, которая также не осознается индивидом, которая откололась от Оно в раннем детстве. Наше Я оказывается между молотом и наковальней: природные влечения конфликтуют с социальными запретами (табу), значение которых осознается нами не более, чем содержание вытесненных влечений. Во второй «топике» термины «бессознательное» и «предсознательное» используются чаще всего как прилагательные, поскольку они относятся не только к Оно, но также к Сверх-Я и даже к некоторым частям Я (так называемые «защитные механизмы»).
Под всеми обретениями человеческой культуры скрывается неизменный фундамент архаичных психических процессов, унаследованных нами от первобытного человека (согласно биогенетическому закону, онтогенез повторяет филогенез, а потому детское мышление рассматривается Фрейдом по аналогии с первобытным).
«Древнейшую из этих провинций, или инстанций, психики мы называем Оно; к ее содержанию относится все унаследованное, прирожденное, конституционально заданное, прежде всего проистекающие из телесной организации влечения». «Вторичные процессы» сознания детерминированы энергией влечений. Я уподобляется всаднику, который вскочил на коня и думает,; что он управляет его бегом, но в действительности тот скачет, куда хочет. Наши представления о свободе воли иллюзорны, поскольку за нашими волевыми решениями и вообще сознательными актами скрываются совсем иные — подлинные — мотивы поступков: истолкования собственных действий чаще всего оказываются рационализациями, т.е. идеальными мотивами для слишком реальных побуждений. Этой теорией воспользовались в дальнейшем представители «фрейдомарксизма», соединившие идеи психоанализа с марксистским учением об идеологии как » ложном сознании «.
Бессознательное лежит за порогом временного потока сознания, это как бы вечная природа (или «мировая воля» Шопенгауэра), вторгающаяся в мир феноменов сознания. Правда, Фрейд не отрицал относительной самостоятельности сознания, которое способно познавать мир и действовать в согласии с познанной природной необходимостью. Фрейда оправданно считают наследником философии Просвещения, поскольку самая общая формула психоанализа такова: «Там, где было Оно, должно стать Я». Иначе говоря, свет познания остается высшим благом для всякого человека, а излечение невротиков, по Фрейду, происходит вместе с самопознанием и овладением собственными иррациональными побуждениями.
Недовольство культурой — Фрейд
... всё что нас окружает, и есть «культура», следовательно, «Культура» приравнивается к «Сверх - Я». Фрейд писал: «Что касается других достижений, то с ... безопасности был гораздо важнее, нежели его желания и влечения. Со временем мы развивались: научились добывать пищу, строить ... контролирует, а ещё и анализирует желания и другие влечения, создаваемые «Оно». Таким образом, можно предположить, что все три ...
Однако, наше Я зависит не только от природы вне нас и внутри нас, но также от еще одной психической инстанции, от Сверх-Я, т.е. усвоенных социальных запретов и предписаний, находящих непосредственное выражение в том, что мы называем «голосом совести», в страхе, чувстве вины, охватывающем нас при нарушении социальных табу. Эта инстанция является следствием длительного периода детства, зависимости от родителей, воспитания в семье, традиции, школе и других социальных институтах. Главную роль в психоанализе играют взаимоотношения ребенка со своими родителями, поскольку каждый из нас проходит первичную социализацию в самом раннем возрасте, принимает мужские или женские роли, отождествляя себя с родителями. Так называемый Эдипов комплекс представляет собой бессознательную психическую структуру, которая возникает в возрасте 3—5 лет; именно при разрешении этого «комплекса» возникает Сверх-Я, как инстанция, наделенная огромной «психической энергией», — в системе Фрейда все душевные процессы описываются в своего рода энергетических терминах.
При всех различиях Оно и Сверх-Я в одном пункте они совпадают: это безличные силы человеческого прошлого, противостоящие индивиду и сталкивающиеся в борьбе за его Я: унаследованные биологически, особенности находятся в неразрешимом конфликте с тем, что человек получил от социальных институтов, законов, предписаний, культуры в целом.
1.2 Философия культуры
На основе своей метапсихологии Фрейд создал своебразную философию культуры, в которой произведения искусства, религиозные представления или социальные институты интерпретируются на основе методов, разработанных для толкования сновидений и симптомов пациентов-невротиков. Возвышенные ценности и идеалы Фрейд был склонен объяснять бессознательными и далеко не идеальными мотивами, проекциями наших вытесненных влечений. Подход Фрейда ко всем областям культуры является «разоблачительным». Подобно тому, как индивидуальная психика каждого есть театр масок, за которым скрываются неузнанные влечения, так и произведения культуры оказываются переодетыми продуктами бессознательной страсти. Психоанализ — это poд иконоборчества, причем не зависящего от того, верит ли тот или иной психоаналитик в Бога или нет, почитает искусство или остается профаном. По своему методу психоанализ представляет собой генеалогию или даже археологию, вычитывающую по симптомам архаичные первоистоки культуры. От невротика художник отличается лишь даром cy6лимации и воплощения тех же детских переживаний и образов сновидений. Художник «играет» своими способностями, он уподобляется «ребенку», живущему по принципу удовольствия и замещающего вытесненные запретные представления миром сублимированных образов или идей.
Сновидения — это язык, на котором говорит наше бессознательное, они оперируют особой символикой, общей для всех людей. Этот язык прасимволов является родовым наследием всего человечества, он записан в бессознательном каждого индивида, по нему мы можем восстановить многие черты погребенных историей культур и даже первобытное «детство человечества». Настоящие произведения искусства отличаются от подделок тем, что художник обращается к универсальным символам, выражающим мир человеческих страстей. Миф есть коллективное сновидение народов, произведение искусства оказывается индивидуальным сновидчеством. Вся культура рассматривается по образу и подобию «работы сновидения», превращающей запретное влечение в образ, способный обмануть «цензора».
Зигмунд Фрейд – основатель психоанализа
... только одному человеку – Зигмунду Фрейду. Зигмунд Фрейд – основатель психоанализа История создания становления психоанализа тесно связана с личностью основателя этой научной дисциплины - Зигмунда Фрейда, особенностями его характера и ... но они же породили массу последователей, продолживших дело Фрейда и укрепивших статус психоанализа как важной психологической дисциплины. Не смотря на то, ...
Фрейду часто приписывается гедонизм, но в действительности он рассматривал человеческую жизнь, скорее, как юдоль страдания. Мир устроен не так, чтобы удовлетворять наши заветные желания. Наслаждения кратковременны и мимолетны, страдания, напротив, постоянны, поскольку наша плоть подвержена болезни и смерти, сталкивается с враждебным миром. Помимо неумолимой природы, нам приходится страдать и от организации общества, от других людей. Рассмотрев в работе «Недовольство культурой» все формы человеческой борьбы за счастье, Фрейд приходит к неутешительному выводу: со страданиями нужно смириться. Ни бегство от мира, ни религия не дают нам спасения от страданий. Самым лучшим средством он считал научное познание и труд на благо самому себе и другим людям. Он рекомендовал следовать мудрому совету Вольтера: «Возделывать свой сад», ибо труд, как говорится в «Кандиде», «гонит от нас три несчастья: скуку, порок и нужду». Но и этими средствами преобразования природы и общества не отменить старости, болезни, смерти. К тому же, большая часть людей никогда не станет рассматривать труд иначе, как проклятие, а научное познание остается уделом незначительного меньшинства. Тем не менее для Фрейда, рационалиста и просветителя, познание необходимости и сознательное ей следование составляют человеческую свободу. Мы свободны, когда преодолеваем детский нарциссизм, отказываемся от иллюзии. В отличие от религии, которая для Фрейда служит лишь увековечению таких иллюзий, искусство помогает человеку хотя бы на время отрешиться от страданий и создает мир образов, игра которых на какое-то время освобождает нас от бремени бессознательных страстей. Но на вершине всех форм деятельности человеческого духа стоит наука: «Там, где было Оно, должно стать Я», познание делает нас свободными. Вслед за просветителями Фрейд верил в то, что свобода есть осознанная необходимость, а Логос — высшее божество.
Философию Фрейда сравнивают то с учениями Шопенгауэра и Ницше, то с воззрениями рационалистов и просветителей XVII-XVIII вв. С первыми его роднит и пессимизм, и истолкование культуры как порождения неосознаваемых влечений; со вторыми — вера в разум и в окончательную победу «научного мировоззрения». Свои открытия Фрейд сравнивал с открытиями Коперника и Дарвина, нанесшими удар по самомнению людей, которое ставило человека в центр мира и на вершину бытия. Наука показала, что человечество населяет одну из планет в безмерном космосе и ведет свой род от животных. К этому психоанализ добавил то, что даже в своем «собственном доме», в своей душе, человек не является «хозяином». Haшe Я совсем не столь «прозрачно», как полагали философы, — это лишь одна из психических инстанций, развивающаяся под определяющим влиянием бессознательных влечении. Разумеется, далеко не все философы вслед за Декартом делали сознание самоочевидным исходным пунктом (о бессознательном психическом писал уже Лейбниц), однако учение Фрейда сыграло немаловажную роль в трансформации философии XX в. Многие мыслители заняты «разоблачением» духа и культуры как иллюзорных образований, а то и как злонамеренного обмана, как отчужденной от человека и враждебной ему части его собственной деятельности.
Зигмунд Фрейд. Введение в психоанализ
... средства. На одно из них Фрейда натолкнул феномен, приобретший в дальнейшем в психоанализе особое значение под именем "трансфера"(перенесения). ... другое. Опыты же с гипнозом {вроде внушенной команды открыть после пробуждения зонтик) убедительно свидетельствовали, что человек ... в то, что все происходящее в организме включено в "железную" цель причин и следствий, стоит под необратимыми законами природы. ...
Вместе с Марксом и Ницше Фрейд стал классиком «эры подозрения», т.е. мировоззрением для тех, кто ищет за всеми идеалами и ценностями экономический интерес, волю к власти или инстинкт. Следы такого влияния психоанализа очевидны не только во «фрейдомарксизме», но также в трудах многих представителей нынешних «пост-структуралистов» или «постмодернистов». Сам Фрейд подобным «критиком культуры» не был, хотя смотрел на нее без характерной для многих его современников «культурнабожности». Культура была для него частью биологической эволюции, подчиненной общим для всего живого законам. Как и повсюду, в общественной жизни действуют данные природой влечения и Ананке — нужда, необходимость. Ей мы обязаны всеми успехами культуры, от которых нам вовсе не следует отказываться. Похвальное слово достижениям цивилизации у Фрейда чуть ли не дословно совпадает со стихами Лукреция, а его представления об общественном развитии напоминают теорию «общественного договора» Гоббса, тогда как критика религии в «Будущем одной иллюзии» служит дополнением к «Сущности религии» Фейербаха, полное собрание сочинений которого он внимательно прочитал еще в юности. Иначе говоря, по своим воззрениям Фрейд ближе всего стоял к материалистической традиции и крайне негативно относился к попыткам соединения психоанализа с религиозным мировоззрением и с «грязной ямой оккультизма» — именно это стало основной причиной разрыва с К.Г. Юнгом, который первым попытался вывести психоанализ за пределы натурализма и естественнонаучных теорий прошлого века.
1.3 Неофрейдизм
Среди других учений, выросших из фрейдовского психоанализа, преобладали, скорее, «левые» доктрины. Так, А. Адлер был сторонником социализма, В. Райх одно время даже состоял в коммунистической партии. Наиболее последовательно идеи Маркса пытались соединять с учением Фрейда представители так называемого неофрейдизма.
Первоначально этот вариант психоанализа разрабатывался в Берлинском психоаналитическом институте в годы Веймарской республики и во Франкфуртском институте социальных исследований в 30-е годы. В эмиграции одни «левые» психоаналитики (О. Фенихель, 3. Бернфельд и др.) быстро забыли о своих социалистических симпатиях, тогда как другие пришли к ревизии целого ряда центральных положений метапсихологии Фрейда, соединяя ее с марксизмом, американской социологией и культурной антропологией. Наибольшую значимость имели труды К. Хорни, Г.С. Салливана и Э. Фромма.
Самое название — «неофрейдизм» — передает двойственность положения тех, кто пересмотрел важнейшие догматы Фрейда, оставив почти в неприкосновенности технику и общую методологию психоанализа. Обычно неофрейдизм расценивается как «культуралистская» школа, противостоящая «биологизму» Фрейда и его последователей. Эта характеристика верна лишь отчасти. Хотя бы потому, что американские фрейдисты сами достаточно далеко отошли от многих положений учителя. В русле так называемой «эго-психологии» (и доныне остающейся господствующим теоретическим направлением в американском фрейдизме) — основания ее заложила еще при жизни своего отца Анна Фрейд — произошла переоценка отношения Я и Оно. Теоретики эгопсихологии (Гартман, Крис, Рапопорт) по существу отказались от философских умозрений Фрейда, которые не отвечали неопозитивистским критериям научности. Они приложили немалые усилия для приспособления психоанализа, во-первых, к академической психологии и психиатрии и, во-вторых, к новой культурной среде. Если можно говорить о влиянии американской культуры на психоаналитическую теорию, то его обычно находят в оптимистическом пафосе американских аналитиков: все конфликты разрешимы. Не только Хорни писала о неоправданно пессимистическом видении человеческой природы у основателя психоанализа — так считали практически все американские аналитики. Более того, эгопсихологи, пересмотрев редукционистские схемы Фрейда, сделали психоанализ приемлемым для американских социологов. Сторонником эгопсихологии был, например, Э. Эриксон, который никогда не конфликтовал с фрейдовской ортодоксией, но в работах которого совершенно очевидно осуществляется сходный с неофрейдистами пересмотр метапсихологии.
Единство человека и природы в философии
... Фрейд считал, что в антропосоциогенезе – процессе возникновения и развития человека и общества – главная причина биологическая. По его мнению, она коренится в решающем влиянии на человека бессознательного ... познать явления природы, общественные отношения и человеческую натуру. Позже возникла философия природы, и сразу ... духа в природу возникло желание человека овладеть ею. Техника, торжество которой ...
Однако Хорни и Фромм не отрицали биологической природы человека, пересматривая только механистические модели Фрейда, позаимствованные из естествознания XIX в. В отличие от «эгопсихологов», они не скрывали своих разногласий с Фрейдом. Э. Фромм не без оснований писал о лицемерии «ортодоксов», тайком, не вынося сора из избы, отказавшихся к 50-м годам от тех самых положений Фрейда, которые еще в 30-е годы критиковали неофрейдисты. Отличие неофрейдизма от ортодоксии заключается не в том, что одни держатся «биологии», а другие — «социологии» или «культурологии». По-разному понимается не только биологическая природа человека, но и социально-культурная реальность. Если эго-психология в том или ином виде сочеталась со структурным функционализмом или символическим интеракционизмом, то неофрейдисты явно предпочитали марксистскую социологию.
Начало такой ревизии фрейдизма положила К. Хорни своими работами по женской сексуальности. Она провела радикальную дебиологизацию психоанализа, подчеркивая роль социального фактора в неврозах. Г. С. Салливан обратил основное внимание на межличностные отношения, связывая неврозы с нарушениями в процессах коммуникации, а не с фиксациями либидо в раннем детстве. Неофрейдистами была основана собственная ассоциация и ряд исследовательских институтов, которые активно действуют в США и сегодня, отталкиваясь прежде всего от учения Хорни. Но наибольшую известность за пределами собственно психологии и психотерапии получили работы Э. Фромма.
фрейд метапсихология юнг бессознательный
Центральное понятие у Юнга — это «коллективное бессознательное». Он отличает его от «личностного бессознательного», куда входят прежде всего вытесненные на протяжении индивидуальной жизни представления. В личностном бессознательном скапливается все подавленное и позабытое. Этот темный двойник нашего Я (его тень) был принят Фрейдом за бессознательное как таковое. Поэтому Фрейд обращал основное внимание на раннее детство индивида, в то время как Юнг считал, что «глубинная психология» должна обратиться к куда более отдаленным временам истории. Коллективное бессознательное — итог жизни рода, оно присуще всем людям, передается по наследству и служит тем основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Психология, как и любая другая наука, изучает универсальное в индивидуальном, причем это общее не лежит на поверхности, его нужно искать в глубинах психики. По наблюдаемым душевным явлениям мы восстанавливаем систему установок и типичных реакций, которые незаметно определяют жизнь индивида. Под влиянием врожденных программ находятся не только элементарные поведенческие реакции вроде безусловных рефлексов, но также наше восприятие, мышление, воображение. Архетипы коллективного бессознательного служат своеобразными когнитивными образцами: интуитивное схватывание архетипа предшествует инстинктивному действию.
Проблема бессознательного в психологии
... в психологии. Деление психики на сознательное и бессознательное является основной предпосылкой психоанализа. Именно это деление дает возможность понять часто наблюдающиеся и очень важные патологические процессы в душевной жизни человека. Проблема бессознательного в ...
Юнг сравнивал архетипы с системой осей кристалла, которая переформирует последний в растворе, будучи неким невещественным полем, распределяющим частицы вещества. В психике таким «веществом» является внешний и внутренний опыт, организуемый согласно врожденным образцам. В чистом виде архетип поэтому не входит в сознание, он всегда соединяется с каким-то опытом, подвергается сознательной обработке. Ближе всего к невещественной форме архетипу стоит опыт сновидений, галлюцинаций, мистических видений, когда сознательная обработка минимальна. Это спутанные, темные «архетипические» образы, воспринимаемые как что-то жуткое, чуждое, но в то же время переживаемые как нечто бесконечно превосходящее человека, божественное. В работах по психологии религии Юнг использует термин «нуминозное» (numinosum — от лат. numen, божество), введенный немецким теологом Р. Отто. Это опыт того, что переполняет нас страхом и трепетом, опыт подавляющего нас своей властью, но в то же время это опыт величественного, дающего нам полноту существования.
Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источниками мифологии, религии, искусства. В этих культурных образованиях происходит постепенная шлифовка темных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме и всеобщие по своему содержанию. Мифология была изначальным способом нейтрализации колоссальной психической энергии архетипов.
Человек первобытного общества лишь в незначительной мере отделяет себя от «матери-природы», от жизни племени, хотя уже испытывает последствия отрыва сознания от животной бессознательности (на языке религии — «грехопадения», «знания добра и зла»).
Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть углубляется, растет напряжение. Перед человеком возникает: проблема приспособления к собственному внутреннему миру, и все более сложные религиозные учения берут на себя задачу примирить, гармонизировать сознание с архетипическими образами бессознательного.
«Все те творческие силы, которые современный человек вкладывает в науку и технику, человек древности посвящал своим мифам», стремясь восстановить гармонию сознания и архетипических образов.
Человеческая психика есть целостность бессознательных и сознательных процессов. Это саморегулирующаяся система, в которой происходит постоянный обмен энергией между элементами. Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится «компенсировать» односторонность сознания. Люди древних цивилизаций ценили опыт сновидений, галлюцинаций как милость божию, поскольку именно в них открывалась вечная мудрость. Если сознание игнорирует этот опыт, если культура отбрасывает ритуалы инициации и мифы, помогающие ассимилировать энергию коллективного бессознательного, то символическая передача невозможна, и архетипические образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах.
Человек и его сознание
... сознания, человеку не с чем, ибо сознание - уникальная способность, присущая только человеку. К. Г. Юнг писал, что при решении вопроса о сознании "человек обречен на отшельничество". В истории философии проблема сознания ... открытым в средние века умением сосредоточивать свое внимание на внутреннем опыте. Но если в средневековой философии сознание было по определению мистично, то в Новое время из ...
С такими «вторжениями» коллективного бессознательного Юнг связывает не только все растущее число индивидуальных психических заболеваний, но и массовые психозы современности. Расовая мифология и «одержимые» вожди нацистов, буквально воспроизводящие поведение древних «берсерков», коммунистический миф о реализации «золотого века» — все это детски наивно с точки зрения разума, однако подобные идеи захватывают миллионы людей. Все это свидетельствует о вторжении сил, которые намного превосходят человеческий разум.
И все это коллективное безумие было закономерным следствием европейской истории, ее несравненного прогресса в овладении миром с помощью науки и техники. История Европы — это история упадка символического знания. Техническая цивилизация представляет собой итог не последних десятилетий, но многих столетий «расколдования» мира. Символы и догматы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от соприкосновения с колоссальной психической энергией. Мировые традиции содержат в себе гармоничные «формы жизни», которые стали чужды большинству современных европейцев и американцев, разрушающих традиционные общества уже не только у себя дома, но и по всему миру. Реформация, Просвещение, материализм естествознания — вот ступени распада прежних «форм жизни». Разложенный на формулы символический космос сделался чуждым человеку, а сам он превратился в одну из физических сил. В образовавшийся вакуум хлынули абсурдные политические и социальные доктрины, начались катастрофические войны.
Цель аналитической психологии — гармонизация сознания и бессознательного, равнозначная тому, что древние мыслители называли мудростью. В психотерапевтической практике такое равновесие сознания и бессознательного является искомым результатом погружения Я в глубины психики («индивидуация»).
В последние десятилетия своего творчества Юнг занимался не столько разработкой своей психологии, сколько исследованиями гностицизма, алхимии, мифологии разных стран и народов. Им было создано своеобразное богословское учение в духе гностицизма первых веков нашей эры, а свою аналитическую психологию он нередко называл «западной йогой». Юнг сделался «гуру» для немалого числа адептов эзотеризма, хотя учебные институты юнгианской ассоциации по-прежнему готовят не шаманов, а квалифицированных врачей-психотерапевтов. Его неоднократно обвиняли в мистицизме и иррационализме, хотя правильнее было бы говорить о традиционализме и политическом консерватизме Юнга.
Эрих Фромм известен прежде всего своими многочисленными книгами. У него сравнительно мало последователей, причем членами небольшого Международного общества Э. Фромма состоят в основном не практикующие врачи-психоаналитики. Своей школы Фромм не создал, вероятно, уже потому, что был, так сказать, вечным диссидентом. Он последовательно расставался с фрейдизмом, с Франкфуртским институтом социальных исследований, с неофрейдистской ассоциацией Хорни, с Социалистической партией Америки, одним из основателей которой он был в 50-е годы. Первой книгой, принесшей Фромму широкую известность, было «Бегство от свободы» (1941).
В ней содержатся основные положения его концепции, развитые затем в двух десятках книг — «Человек для самого себя», «Здоровое общество и его враги», «Забытый язык», «Анатомия человеческой деструктивности», «Иметь или быть?» и др.
И «гуманистический психоанализ» Фромма, и его «демократический социализм» определяются видением человеческой природы, отличным как от биологического редукционизма Фрейда, так и от различных социологических теорий «среды», превращающих человека в игрушку внешних сил. «Человек — не чистый лист бумаги, на котором культура пишет свой текст». Имеется некая человеческая природа, сохраняющаяся во всех изменениях и во всех культурах. Она ставит границы для социальных «экспериментов», она служит критерием для оценки тех или иных экономических и политических режимов как способствующих или препятствующих свободной реализации этой природы. И современный капитализм, и «реальный социализм» осуждались Фроммом не просто как несправедливые или недемократичные, но как враждебные самой человеческой природе, производящие «психических калек».
Природу человека, согласно Фромму, не следует понимать субстанциалистски, поскольку неизменным ядром ее являются не какие-то постоянные качества или атрибуты, но противоречия, называемые Фроммом экзистенциальными дихотомиями. Человек — часть природы, он, подчинен ее законам и не может их изменить, но он же все время выходит за пределы природы; он отделен от мирового целого, бездомен, но стремится к гармонии с миром; он конечен и смертен, знает об этом, но пытается реализовать себя в отпущенный ему недолгий век, утверждая вечные ценности и идеалы; человек одинок, сознает свою обособленность от других, но стремится к солидарности с ними, в том, числе с прошлыми и будущими поколениями. Экзистенциальная противоречивость служит источником специфических для человека потребностей, поскольку, в отличие от животного, он лишен равновесия, гармонии с миром. Эту гармонию ему приходится всякий раз восстанавливать, создавая все новые формы соотнесенности с миром, которые, однако, никогда не бывают окончательными. Экзистенциальные дихотомии неустранимы. Разрешимы для человека исторические противоречия, вроде современного разрыва между ростом технических средств и неспособностью их должным образом использовать во благо всего человечества. На экзистенциальные противоречия каждый из нас дает свой ответ, причем не только умом, но всем своим существом. Поэтому природа человека определяется Фроммом не как биологически заданная совокупность влечений — это всегда уже «вторая природа», осмысленный ответ, как целостное отношение к миру. Таким ответом могут стать стремление к свободе, справедливости, истине, но в равной степени — и ненависть, садизм, нарциссизм, конформизм, деструктивность. В отличие от инстинктов, или «органических влечений» Фрейда, такие специфические для человека черты Фромм называет «укорененными в характере страстями». Социально-исторические обстоятельства способствуют или препятствуют тем или иным проявлениям человеческой природы, но эти черты — непреходящие вечные спутники человечества.
Характер определяется Фроммом как «относительно стабильная система всех неинстинктивных стремлений, через которые человек соотносится с природным и человеческим миром». Наследуемые психофизиолоогические свойства — темперамент, инстинкты — лишь в малой мере детерминируют способ взаимоотношения человека с миром. Садистом может стать и флегматик, и меланхолик. Характер — это заместитель отсутствующих у человека инстинктов. Органические влечения у людей примерно одинаковы, индивиды различаются теми страстями, которые занимают господствующее положение в их характере — именно в этом смысле Гераклит говорил о характере как «роке» для человека.
Характер снимает с индивида бремя решения всякий раз, когда требуется действие: он задает типичный для данного человека способ восприятия идей и ценностей, отношения к другим людям. Личность как бы «инстинктивно» ведет себя в соответствии со своим характером. Скупец не задумывается, копить ему или тратить — его влечет сбережение. Именно в этом смысле Фромм предлагает употреблять термин «влечение» — речь идет не об инстинкте, а о «страсти», которая воспринимается носителем такого характера как нечто само собой разумеющееся и «естественное».
Такого рода дебиологизация влечения ведет к пересмотру понятия «бессознательного». Фромм отвергает субстанциалистское понимание Фрейда и локализацию бессознательного (Оно).
Понятия «сознательное» и «бессознательное» функциональные термины, относимые к субъективным состояниям психики индивида. Сознание не равнозначно интеллектуальной рефлексии, поскольку последняя является лишь малой частью того, что нами осознается. Каждый из нас отдает себе отчет о том, что дышит, но это не значит, что мы все, время думаем о дыхании. Сознание не есть нечто более высокое, чем бессознательное: содержание сознания многих людей нельзя оценить иначе, как фикции, клишированные образы и иллюзии. В свою очередь, человеческое бессознательное не есть нечто «животное», поскольку к неосознаваемому относятся и многие высшие устремления, и черты характера человека. «По своему содержанию бессознательное не является ни добром, ни злом, ни чем-то рациональным или иррациональным — в нем есть и то, и другое, все, что является человеческим». Всякая социальная система создает совокупность «фильтров», не пропускающих в сознание те или иные содержания. Такая «цензура» происходит уже на уровне данного языка, на уровне логики, принимаемой за нечто само собой разумеющееся; вытесняются (прежде всего воспитанием) и многие чувства, которые считаются нежелательными в данном обществе. Индивидуальные табу связаны с социальными запретами, а характер данного человека находится в зависимости от того, что Фромм называет социальным характером.
Человек живет не сам по себе, он является членом какой-то конкретной исторической группы (рода, племени, класса, нации).
Каждое такое сообщество обладает некими общими для ее членов чертами, поскольку все они живут в примерно одинаковых исторических обстоятельствах и должны приспосабливаться к условиям природной и социальной среды. Мир древнеегипетского крестьянина отличается от мира средневекового рыцаря или жителя современного мегаполиса. При этом каждая группа заинтересована в развитии определенных психических черт: ее члены «должны желать делать то, что они обязаны делать для нормального функционирования общества»». Семья служит «психическим агентом» общества, поскольку в ней осуществляется первичная социализация, способствующая формированию именно такого «социального характера», т.е. общей для большинства членов группы структуры характера, выступающей как образец для подражания и как норма для данного общества.
Эти нормы, типичные установки и ориентации также не осознаются индивидом, будучи усвоенными в раннем детстве. Они функциональны, пока общество стабильно, но во времена значительных общественных перемен консервативность социального характера препятствует необходимым реформам. Функциональность социального характера, «нормального» для конкретного общества, не означает того, что он является чем-то положительным. Приспосабливаться индивидам приходилось и к тоталитарным диктатурам. Фромм критикует современный капитализм на уровне описания господствующего типа социального характера, а его чертами для него непременно оказываются конформизм, накопительство («анальный характер» Фрейда) и даже растущая деструктивность — вплоть до «некрофилии». Но даже там, где речь идет не об индивидуальных и социальных патологиях, Фромм выступает как критик индустриально-технической цивилизации. Например, индустриальное общество требует дисциплины, порядка, пунктуальности, и эти черты развиты у современных европейцев в значительно большей мере, чем у их предков XVI—XVII вв., живших до промышленной революции. Эти черты должны усваиваться не по одному принуждению, они должны стать желанными, на них делается ударение в процессе воспитания, они одобряются, тогда как противоположное им поведение осуждается. Но за все приходится платить, и развитие таких черт сопровождается упадком спонтанности, непосредственности, открытости другим людям. Рационально управляемое общество оборачивается механичностью поведения и мышления: «Люди во все большей степени делаются автоматами, производящими машины: разумность первых уменьшается вместе с ростом интеллекта вторых». Роботоподобные люди, обладающие самой совершенной техникой, просто опасны и для себя самих, и для всего живого на Земле. К тому же, сделавшись Големом, человек не может оставаться психически здоровым существом.
Критику современной цивилизации питают у Фромма религиозные истоки. В одном из своих интервью он заметил, что средневековообщинная традиция всегда была для него точкой отсчета. И «гуманистический психоанализ», и «демократический социализм» Фромма непосредственно связаны с его религиозными исканиями: библейские пророки, христианские мистики, даосизм и буддизм имели для него не меньшее значение, чем Фрейд или Маркс. Сторонников «гуманистической религии» Фромм находит среди представителей всех вероисповеданий, противопоставляя их воззрения идолопоклонству и превращению церкви в инструмент социального контроля.
Фрейд неоднократно повторял, что «фабрикацию миросозерцании» он отдает на откуп философам, тогда как сам он остается ученым и врачом. Он считал психоанализ частью единого «научного мировоззрения», возникающего из коллективного труда людей науки. Философы к этому сообществу не принадлежат, поскольку они строят иллюзорные всеобъясняющие системы, да еще переоценивают роль «чистого» мышления и интуиции. Однако статус психоанализа как опытной науки вызывает оправданные сомнения не только у философов неопозитивистской ориентации, указывающих на невозможность опытной проверки психоаналитических теорий, но и у многих сегодняшних аналитиков, пытающихся представить психоанализ как герменевтическую дисциплину. Конечно, психоанализ не является философским умозрением — его основой служила и служит психотерапевтическая практика, которая осмысляется, однако, с помощью той или иной системы категорий, имеющих философский характер. Для Фрейда был характерен натурализм, его «единое научное мировоззрение» оказалось, по существу, равнозначно той картине мира, которую давали естественные науки прошлого века. Представления Юнга о коллективном бессознательном связаны, с одной стороны, с учением Шопенгауэра о «мировой воле», а с другой — с различными религиозными учениями и традициями. Фромм видит в человеке социально-биологическое существо, а его понимание экзистенциальных дихотомий отчасти совпадает с некоторыми концепциями, развивавшимися в русле немецкой философской антропологии. Иными словами, психоанализ соединим с самыми различными философскими учениями, зачастую диаметрально противоположными (естественнонаучный материализм — оккультизм, экзистенциализм — структурализм).
Вместе с тем во всех психоаналитических концепциях имеется нечто общее. Речь идет не только о таких понятиях, как «бессознательное», «вытеснение», «цензура» и др., применяемых практически всеми аналитиками. Независимо от характера принимаемой ими картины внешнего мира, она не играет большой роли в психоаналитических учениях. Более того, на внешний мир проецируются образы, которые проистекают из бессознательных влечений, и наличная в тот или иной момент картина мира всегда содержит в себе человеческие (иногда «слишком человеческие») желания и иллюзии. Предметом изучения для психоаналитиков является душа, а потому в философии они чаще всего склонны к тому, что Гуссерль называл «психологизмом», который иногда приобретает вид откровенного редукционизма: произведения искусства, научные и философские концепции, религиозные доктрины, политические идеологии сводятся к бессознательным мотивам их создателей. В ортодоксальном фрейдизме все эти творения слишком часто выступают как производные от стадий развития либидо и вытесненных детских влечений.
Другой особенностью всех психоаналитических концепций является их связь с психотерапевтической практикой, задающей особую «форму жизни» (Витгенштейн), которая не сводится ни к философскому умозрению, ни к экспериментальному научному познанию. Она произрастает из опыта общения, трансформации установок, ориентации индивида в процессе овладения собственными душевными процессами при помощи аналитика. «Истинное» постижение собственного внутреннего мира приходит в инсайте (озарении), и такое озарение изменяет не только самоосмысление, но и весь ход жизни пациента.
Такого рода философия напоминает древние учения, сочетавшие теорию с практикой психической саморегуляции (йога, дзен-буддизм и т.п.).
Начиная по крайней мере с нового времени, философы редко вспоминают о том, что первоначально «любовь к мудрости» была не игрой чистых понятий, не совокупностью теорий, выдвинутых в рамках научного сообщества. Для даоса, пифагорейца, киника, францисканца или алхимика философия представляла собой значительно большее. Она совпадала с жизнью, преобразовывала психический или даже телесный облик человека. Этика и сегодня отвечает на вопрос: «Что я должен делать?», но в западноевропейской философии и она стала прежде всего теорией. При всех отличиях от древних школ, психоанализ все же значительно ближе к ним, чем к академической философии или психологии. Практику психоанализа не случайно сравнивают с камланием шамана, с целительством жрецов, а обучение психоанализу приравнивается к инициации. Не случаен интерес многих крупнейших аналитиков к различным восточным и западным религиозно-философским учениям, мифологии, магии.
Однако подавляющее большинство современных сторонников Фрейда по-прежнему придерживается той картины человеческой психики, которая отстаивалась основоположником психоанализа. Натуралистической пли позитивистской их ориентации способствует и то, что психоаналитики чаще всего получают медицинское или психологическое образование. Свою задачу они видят в приспособлении пациента к окружающей среде, а таковой оказываются прежде всего крупные города Европы и Америки. С точки зрения критиков фрейдизма, отказывающих ему в научности, психоаналитическая теория полна мифических сущностей; даже если это верно, то речь идет не о древней мифологии, а о мифах технической цивилизации.
1. Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1991.
2. Фрейд 3. Психоаналитические этюды. Мн., 1991.
3. Фрейд 3. «Я» и «Оно». Труды разных лет. Кн. 1,2. Тбилиси, 1991.
4. Электронный ресурс [http://filosof.historic.ru/] Цифровая библиотека по философии.
