Реферат
Логико-философский трактат Л. Витгенштейна и идеи логического атомизма Б. Рассела, Введение.
Аналитическая философия наследует традиции изучения оснований знания — как в его чувственной, эмпирической, так и в рациональной, теоретической форме. Ее предшественниками считают Т. Гоббса, Дж. Локка, Дж. Беркли, Д. Юма, Дж.С. Милля, Э. Маха, а также Аристотеля и средневековую схоластику, Р. Декарта, Г.В. Лейбница, И. Канта и других. Наработанные в прежние века идеи и методы анализа человеческого опыта развиваются в ней в тесной связи с исследованием языка, в котором выражается и осмысливается этот опыт.
Термин «логический анализ» ввели в употребление Дж. Мур и Б. Рассел. Вначале он характеризовал метод исследования, но впоследствии определил и название философского направления, практиковавшего этот метод. Круг философов «аналитической» волны несколько размыт: их объединяет не столько тематика или тип философских концепций, сколько стиль работы. Его общая характерная черта — детальное исследование языка (с учетом новейших достижений логики и лингвистики) с целью решения философских проблем. Главные цели философии анализа — выявление структуры мысли, прояснение всего смутного, невнятного, достижение «прозрачного» соотнесения языка и реальности, четкое разграничение значимых и пустых выражений, осмысленных и бессмысленных фраз.
Внутри аналитической философии выделяют два направления: философию логического анализа и философию лингвистического анализа (или лингвистическую философию).
Приверженцы первого в основном интересуются философией и логикой науки. Сторонники второго считают такую ориентацию искусственной и слишком узкой, чрезмерно ограничивающей философский кругозор. С их точки зрения, философия укоренена в реальном человеческом разумении, в жизненных ситуациях, в механизмах естественного языка.
В основу философии логического анализа легли идеи Г. Фреге и Б. Рассела, а также концепция «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна, сыгравшая важную роль в формировании принципов всей аналитической философии. Истоки лингвистической философии связывают с деятельностью Дж. Мура. Зрелая же концепция этого направления тоже была разработана Витгенштейном — во второй период его творчества.
Целью данной работы является рассмотрение трудов Л. Витгенштейна и Б. Рассела, которые внесли большой вклад в развитие аналитической философии XX века.
Анализ современного состояния и направления социального обеспечения ...
... в изучении анализа социального обеспечения семьям, имеющих детей. В анализе современного состояния, и направления социального обеспечения. Задачи исследования: Объект исследования: система социального обеспечения семьям, имеющих детей. Цель исследования: выявление особенностей в системе социального обеспечения семье, имеющих детей, сложившихся ...
Философия Витгенштейна характеризуется наличием двух внутренне противоречивых тенденций в истолковании и понимании философского знания — «мироформирующей» и «миропонимающей» функцией философии. С одной стороны, Витгенштейн отрицает философию как специфический способ познания мира. С другой стороны, параллельно попыткам провести эту программу, Витгенштейн ставит и рассматривает целый ряд других вопросов — о соотношении научной и философской форм мировоззрения; теоретических и ценностных аспектов познания; о мироформирующем характере языка; о природе отображаемой или представляемой языком реальности; «смысложизненные проблемы».
Рассмотрение этих вопросов связывается Витгенштейном с обоснованием идеала «правильного видения мира», которое состоит в достижении «полной ясности».
В свою очередь, «полная ясность» есть обладание правильной формой представления — основой того или иного истолкования мира.
Теоретическая позиция Витгенштейна в отношении к традиционной философии, и в смысле обоснования методологических рецептов, им предлагаемых, тесно связана с мировоззренческими установками. Сциентизм в целом преследует цель теоретического преодоления традиционной философии, пытается доказать ее несостоятельность именно в теоретическом плане.
Философия Витгенштейна также предлагает совокупность социальных и ценностных идеалов, хотя и под видом их отрицания, не отменяя ее общей философско-мировоззренческой направленности.
Не случайно сам Витгенштейн считал своей главной заслугой в философии логического атомизма доказательство невозможности учения об «этическом»; а лингвистическую концепцию философии связывал с разработкой основ учения об общих «принципах исследования человеческих существ». Отсюда становится понятно, каким образом идеи невозможности философии как формы мировоззрения сочетаются у Витгенштейна с интерпретацией философии как деятельности, способной определить «правильное видение мира».
1. Логический атомизм Б. Рассала
Логический атомизм можно кратко охарактеризовать как философию математической логики, а если быть более точным, то как философию, изложенную в «Принципах математики», большой работе по математической логике, написанной Б. Расселом и А. Уайтхедом, которая была опубликована в трех томах в 1910-1913 гг.
После более десяти лет работы в наступившем XX в. они разработали логику нового типа, намного более широкую, чем аристотелева, в которую классическая (аристотелева) логика входила, но лишь в качестве одного из частных случаев. Главное отличие этой логики от логики Аристотеля можно сформулировать так: если логика Аристотеля по существу была логикой классов, то логика Рассела — логикой высказываний.
Например, суждение «Все люди смертны» устанавливает, что класс людей включается в класс объектов, которые смертны. В отличие от этого, в логике Рассела рассматриваются отношения между высказываниями (например, «Если идет дождь, то улицы мокрые»).
Оба предложения: «идет дождь» и «улицы мокрые» — являются высказываниями, но (кроме этого) они находятся между собой в некотором отношении, которое Рассел назвал импликацией (следованием).
Расселу удалось показать, что в терминах этой логики можно выразить также отношения между классами.
Философия как форма духовного освоения мира
... литературе, как правило, фигурируют четыре отдела: собственно философия, изучающая законы и категории мышления и бытия; логика - учение о формах умозаключения и доказательства; эстетика - учение о мире чувств, ... в отдельных сферах общества, выступая, как форма существования или экзистенции, будучи не сводима к частностям природного, социального и духовного бытия. Философский смысл имеет широкая ...
«Принципы математики» представили огромный интерес для философии, по крайней мере, по двум причинам:
- в работе доказано, что математика, всегда считавшаяся самостоятельной дисциплиной, в действительности является разделом логики;
— Рассел утверждает также, что базовая структура повседневных или «естественных» языков, таких, как английский или русский, подобна структуре «Принципов математики». Но хотя естественные языки и похожи в этом отношении на «Принципы математики», они (языки) непригодны для философского анализа, поскольку более «расплывчаты». В соответствии с этим в работе выражено убеждение, что математическая логика могла бы дать философии отточенный до совершенства инструмент для выделения значений предложений любого естественного языка. Это, в свою очередь, дает основание надеяться, что, наконец, философские споры можно будет подвергать строгой логической проверке.
В обыденном языке мы не расположены толковать о солнце, почему и как оно всходит и заходит. И все-таки астрономы находят, что лучше другой язык, и я также утверждаю, что в философии предпочтительнее другой язык.
Что понимается под «базовой структурой» предложений какого-либо естественного языка? Прежде всего, Рассел проводит различие между тем, что он называет атомарными высказываниями и высказываниями молекулярными. Молекулярные высказывания строятся из атомарных при помощи того, что Рассел называет связками, — слов, таких, как «и», «или», «если… то».
Например, «Джон и Мэри собираются в кино» — молекулярное высказывание, состоящее из двух атомарных. Любое молекулярное высказывание можно разложить на набор атомарных высказываний и логических связок.
Рассел показывает, что «Принципы математики» сообщают нам знание о действительном мире. В них утверждается, что мир состоит из «фактов» и что все эти факты имеют атомарную природу, т.е. что каждый факт может быть описан некоторым атомарным высказыванием. В природе не существует молекулярных фактов, поскольку каждое молекулярное высказывание может быть переведено или представлено набором атомарных высказываний и логических связок. Сами связки, конечно, в мире ни к чему не относятся, это — языковые средства, которые позволяют нам комбинировать атомарные высказывания различными способами. То есть их использование, считает Рассел, носит чисто «синтаксический» характер. Также здесь подчеркивается, что в мире не существует никаких «общих» фактов. В мире нет факта, соответствующего общему высказыванию «Все люди смертны», поскольку это высказывание опять-таки сводится к множеству атомарных высказываний типа «Джон смертен», «Джеймс смертен» и т.д. для каждого отдельного человека, который является смертным. Конечными элементами мира являются «факты», а каждый отдельный факт состоит из отдельного предмета и его индивидуальных характеристик.
Предполагается, что в «Принципах математики» представлен набросок совершенного языка; этот язык совершенен, поскольку он отражает структуру действительного мира. Если предложение с обычного естественного языка «перевести» на этот совершенный логический язык, то становится полностью ясным значение этого предложения. Если окажется, что после такого преобразования предложение не обретает субъектно-предикатной формы, это значит, что не существует такого объекта, к которому непосредственно относился бы грамматический субъект (грамматическое подлежащее), поскольку в структуре этого совершенного языка каждый субъект-термин обозначает некоторый действительный объект мира, а каждый предикат-термин — какую-нибудь реальную характеристику этого объекта.
Философия языка в трудах Вильгельма фон Гумбольдта
Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835), «один из величайших людей Германии» (по словам В.Томсена), считается основателем общего языкознания и философии языка. Однако, круг интересов этого выдающегося немецкого ... в обычном смысле как философское языкознание или философию языка, наподобие философии права, религии, или философии физики, и т.д. поскольку язык касается не того или иного фрагмента ...
Логический атомизм получил свою наиболее полную форму и тщательную разработку в загадочной работе ученика Рассела Людвига Витгенштейна.
Современная философия, ознаменовавшая себя наличием множества интерпретаций, смыслов, различных ценностных установок, отражает многогранность восприятия современной действительности. Она уже не может вписываться в строгий по форме, стремящийся к предельной рациональности, чистый философский дискурс. Лишь художественный метод в силу своей изначальной толерантности, множественности позволяет не просто механически сочетать в себе противоречивое, но организует его в подлинно всеохватывающее единство, цель которого — вмещать и гармонизировать несовместимое. Вторжение философии в пограничную область поэтического языка не означает, что она лишается своего предмета. Это взаимопроникновение улучшает понимание человеческого «Я» и помогает субъекту отрефлексировать его проблемы, достигается равновесие звучания и смысла.
Философский текст будет исследоваться как вмешательство в диалог, стремящийся к литературно-поэтическому выражению и развертывающийся в бесконечности, поскольку искусство словесного построения и есть способ существования истины.
Возможно, больший интерес могут представлять не столько представители экзистенциализма, феноменологии и т.д., сколько аналитические философы, в какой мере они подвержены поэтическому, творческому порыву. Бертран Рассел (1872-1970) также не избежал на себе влияния новых тенденций двадцатого века. В 1950 году Рассел получил Нобелевскую премию по литературе за работу «Брак и мораль» и другие, ибо по философии таких премий не предусмотрено. Но, с другой стороны, это была заслуженная премия именно по литературе. Его работы, начиная с «Германской социал-демократии» историко-философских, политических, нравственных очерков и эссе по свободомыслию и атеизму — все они высокохудожественные произведения с великолепной стилистикой, остроумные, с использованием широкой гаммы литературных приемов.
Рассел известен больше как философ науки, логики, математики, но значительная часть его творчества, связанная с искусством философствования, философской публицистикой и литературой пока остается незамеченной. Основная задача сводится не только к анализу его художественных произведений, поиску границ поэтического и строго рационального, но и к попытке раскрыть влияние языка литературного жанра на философский текст, потому как именно в слове раскрывается истина, а философия оказывается «искусством рационального предположения».
Эволюция взглядов Б. Рассела происходила на протяжении почти целого столетия. Еще в начале своей научной деятельности Рассел совместно с Уайтхедом выпускает книгу «Основания математики», основу которой составляет строго формализованное изложение с применением фактически искусственного «птичьего» языка науки. Это поистине монументальный труд, но он по сию пору остается недосягаемым для нас в силу своей «нечитабельности». Постепенно Рассел приходит к мысли о том, что философия должна быть доступна каждому, а не оставаться только как академическая наука в стенах Университетов. Чтобы истина стала понятной, нужно особое изложение, особый стиль письма.
Реферат язык философии
... не слова. Огромное значение в этой связи имели разработки аналитиков (Рассела, Фреге, Витгенштейна, Карнапа). Законченная мысль выражается не словом, а повествовательным предложением, высказыванием. К ... и смысла) и синтаксису (сочетанию слов в предложении). Философия предложения дополняет философию имени. ФИЛОСОФИЯ ЦЕННОСТНЫХ УСТАНОВОК Язык создается и используется людьми не произвольно, а в ...
Рассел стал одним из инициаторов Пагуошского движения за мир, автором «Декламации Рассела — Эйнштейна». В это время он приходит к пониманию, что соединение философии и искусства неразрывно связано с процессом развития идеи гуманизма. Она ориентирована, прежде всего, на развитие в человеке духовного начала, его творческих способностей и акцентирование внимания на нравственной стороне жизнедеятельности. В наш век насилия и неприятия толерантности его идеи для нас как никогда актуальны.
Многие сегодня задаются вопросом, какие методы использует современная философия для продвижения к художественной форме. Изменилось время и классическое рациональное постепенно отходит в сферу иррационального. Для изучения этого явления обычно обращаются к деконструкции, постмодернизму, постструктурализму. Но уже к середине двадцатого столетия Рассел в литературном творчестве расширяет понятие рациональности и, таким образом, становится предвестником постнеклассической рациональности, которая сочетает в себе логические основания с культурно-историческим контекстом. Истоки того, что мы наблюдаем в основных школах мысли конца двадцатого века, можно найти в работах Рассела, поэтому стоит более пристально отнестись к литературно-художественной стороне его творческой деятельности.
Будучи одним из основоположников аналитической философии, изначальным приверженцем логического и строго рационального подхода, Рассел неожиданно переходит к художественной форме изложения, которая никоим образом не может быть ограничена. Рассел рассматривает язык как инструмент, выполняющий функции объяснения всего мира, поэтому уделяет ему особое внимание. Как представителю аналитической философии, Расселу свойственна предельная точность терминологии. Он преодолевает хаос и беспорядок в философском дискурсе путем устранения различных смыслов, вкладываемых в одни и те же словосочетания. Еще в первой половине двадцатого века Рассел занимался изучением глубинного логического анализа языка. Многие задачи философии он решает с помощью грамматического, лингвистического подхода.
Сегодня в нашей стране публикуется много работ Рассела, но нет изданий с его рассказами и эссе. Это далеко немаловажная область творчества мыслителя незаслуженно остается в тени. То, что Рассел обращается к искусству, становится подтверждением, что в какой-то момент строгие прежние рамки философского текста не могут вместить все разнообразие современного мира.
Философская мысль актуализируется в слове, в языке, поэтому в исследование будет входить стилистический анализ, более глубокое изучение форм художественного слова. Прилагаемые к работе переводы художественных произведений станут обоснованием того, что Рассел в совершенстве сочетает рациональность содержания, в которой так нуждаемся мы все сегодня, и художественную форму как наиболее подходящую сейчас для выражения философской мысли.
2. Отношение логического атомизма Витгенштейна к концепции Рассела
Бертран Рассел был не только математиком, но и философом. В молодости он испытал влияние философии британского неогегельянства, или, как его иначе называют, абсолютного идеализма. Согласно учению абсолютного идеализма, мир предстает неделимым и единым целым. Ни один факт или элемент не является самодостаточным, поэтому всякая попытка изолированного рассмотрения элементов целого ведет к искажению и заблуждению. Только полное и целостное рассмотрение может претендовать на истину. Все рассуждения об абсолюте должны быть априорными, поскольку опыт слишком ограничен, чтобы служить для них основой. Отношения внутри целого рассматривались как внутренние и необходимые. Здесь фактически не признавалось внешних и случайных отношений.
Проблема языка в философии XX века
... языке в современной философии (т.е. философии только XX в.). В рамках одного реферата невозможно охватить все взгляды на эту проблему, поскольку, как было отмечено, проблема языка стала одной из центральных в философии ... всего того, что необходимо обществу, но не может быть передано по биокоду. Благодаря употреблению знаков, мир внешних предметов как бы перемещается в другое измерение. Начиная со ...
Результатом изживания того влияния, которое оказала на него эта концепция, стала позднейшая «антиметафизическая» настроенность Рассела. Сама программа разрешения философских проблем посредством логической критики языка философских рассуждений была реакцией Рассела на свое первоначальное увлечение концепцией абсолютного идеализма.
Учение абсолютного идеализма было монистическим: в нем признавалась одна неделимая субстанция. Рассел же, занимаясь вопросами оснований математики и разработкой логики, столкнулся с неприменимостью монистического учения и соответствующей ему логики для решения интересовавших его проблем. Он пришел к выводу, что нужна логика, допускающая множество отдельных независимых вещей. На этом положении и основывается его система плюрализма, или логического атомизма. Как объяснял Рассел, «концепция логического атомизма сама собою пришла ко мне в ходе размышлений над философией математики, хотя было бы трудно сказать точно, существует ли определенная логическая связь между той и другой».
«Когда я говорю, что моя логика атомистична, — продолжал он, — я имею в виду, что я разделяю убеждение здравого смысла в существовании множества отдельных вещей». Концепция называется «логическим атомизмом», потому что «атомы», о которых идет речь, — это не те атомы, существование которых утверждало атомистическое учение. Это та последняя данность, к которой приходит логический анализ, то есть элементы, которые уже неразложимы логическим анализом. С точки зрения Рассела, «физические объекты», «физические события», «материя», «пространство», «сознание», «субъект» — суть логические конструкции, построенные из «логических атомов» и логических связок по правилам логики. Поэтому они могут подвергаться логическому анализу.
Рассел предлагает исходить как из самоочевидного допущения, что в мире есть факты, и что мы формируем суждения относительно этих фактов и высказываем их в предложениях. Факт — это то, что может быть выражено предложением. Можно также сказать, что факт — это то, что делает предложение истинным или ложным. Сами же факты не истинны и не ложны. В логике выделяются частные и общие предложения, а также положительные и отрицательные. Соответственно этому, Рассел классифицирует и факты: они также оказываются частными и общими, положительными и отрицательными. Таким образом, Рассел описывает реальность сквозь призму логических понятий, так что реальность оказывается отражением принятого метода логического анализа.
Грамматическая категория предложений отличается тем свойством, что они могут быть истинными или ложными. «Это совершенно очевидно, если только обратить на это внимание, однако на самом деле я не осознал этого до тех пор, пока мне не указал на это обстоятельство мой бывший ученик Витгенштейн».
Людвиг Витгенштейн
... однако, уже ориентирована на естественный язык, а не на «совершенный» язык формальной логики. Философия, по замыслу автора, должна ... структура. В этом смысле границы языка совпадают с границами «мира». Все, что оказывается за пределами «мира фактов», называется в книге ... пер. трактат опубликован дважды: Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958; Витгенштейн Л. Философские работы. М., ...
Концепция логического атомизма является одновременно и логической, и метафизической. Как логик, Рассел рассматривает структуру совершенного языка; как метафизик, он утверждает, что такую же структуру имеет и реальность. Вообще говоря, метафизические доктрины часто основывали свое общее представление об устройстве реальности на какой-то научной дисциплине. Для Рассела такую роль играла логика. Он полагал, что крупнейшие метафизические системы, например системы Спинозы, Лейбница, Гегеля, Брэдли, основаны именно на логических воззрениях их авторов и существенно зависят от того, что в традиционной логике предложению приписывали субъектно-предикатную структуру. Соответствующая такой логике метафизика видела в мире единую субстанцию и ее атрибуты. Поэтому Рассел сознательно взялся за построение новой метафизики, соответствующей новой логике, которую разрабатывали Г. Фреге, Дж. Пеано, А. Уайтхед и он сам.
Специфическим для расселовской концепции логического атомизма был сам метод логического анализа. Он основан на том, что именующее выражение заменяется на описание. Благодаря этому мы избавляемся от именующего выражения и от проблемы существования того, что обозначается данным выражением. Таков подход Рассела ко многим проблемам философии математики. Вместо того чтобы спорить, существуют ли, и если да, то в каком смысле, числа, множества и прочие математические объекты, Рассел строит заменяющие их определения — описания известных свойств и отношений. Затем во всех предложениях, в которых встречаются выражения для чисел и множеств, производится замена их на соответствующие описания.
Последовательность основных положений логического атомизма Витгенштейна выявляется при сопоставлении композиционной структуры и содержательной стороны «Логико-философского трактата». Аргументация Витгенштейна носит откровенно идеалистический характер: все положения о мире выводятся из структуры логического языка. Активный характер практически-познавательной деятельности не рассматривается, и главное внимание фиксируется на исследовании результативных «языковых» форм знаний.
«Предисловие» к «Логико-философскому трактату» открывается признанием Витгенштейна, что эту книгу, возможно, сможет понять только тот, кто сам уже продумал высказанные в ней мысли. Идею всей книги, говорит он, можно выразить в следующих словах: «То, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно; о чем нельзя говорить, о том следует молчать».
В письме к своему другу Людвигу фон Фикеру Витгенштейн так объяснял замысел «Трактата»: «Основное содержание книги — этическое… Моя книга состоит из двух частей: одна — это то, что содержится в книге, плюс другая, которую я не написал. И именно эта вторая часть является важной. Моя книга очерчивает границу сферы этического как бы изнутри, и я убежден, что это — единственная возможность строгого задания этой границы». Автор сам объясняет, что основное содержание его книги — это то чего он не написал. Отсюда можно догадаться, что оно относится как раз к тому, о чем нельзя говорить и потому следует молчать. По-видимому, потому, что между тем, о чем можно говорить, о чем Витгенштейн говорит, и тем, о чем нельзя говорить, есть связь, ибо в противном случае не следовало бы вообще ничего писать, надо было бы просто молчать.
Русский язык среди других языков мира
... ни были, не способны продвигать язык в качестве межнационального, если в нем отсутствуют необходимые лингвистические средства. Русский язык, являющийся одним из наиболее распространенных в мире (см. «Русский язык в международном общении»), удовлетворяет лингвистические потребности не только ...
Завершая краткое предисловие к «Трактату», Витгенштейн говорит, что значение его работы состоит в двух моментах. Во-первых, истинность высказанных в ней мыслей установлена твердо и определенно, а поставленные проблемы разрешены окончательно. Подобное утверждение может показаться проявлением нескромности молодого автора. Однако его подлинный смысл раскрывает следующая фраза, что, во-вторых, достоинство «Трактата» состоит в показе того, сколь малое значение имеет решение этих проблем.
Ядром логико-лингвистического учения Витгенштейна является теория логического отображения. Характер отношения элементарных высказываний к выражаемым ими фактам состоит, по Витгенштейну, в логическом отображении структуры факта в структуре предложения. Язык и мир предстают как две области и вместе с тем как два множества, элементы которых — «атомарные факты» и элементарные высказывания — вычленяются в ходе логического анализа. Предложение рассматривается как логический образ факта.
Логико-атомистическую картину мира Витгенштейн рассматривал как своеобразную «проекцию» структуры логического языка на эмпирическую область явления действительности.
Мир определяется как «совокупность фактов». Понятие «факт» у Витгенштейна многозначно. Факт интерпретируется и как элемент действительности, и как логический образ. Надо обратить внимание, что в описываемой Витгенштейном системе нет того, кто понимает смысл образов. Смысл как бы существует сам по себе. Смысл отождествляется с неким возможным фактом. Здесь можно было бы возразить: возможный факт станет смыслом, только если есть люди, воспринимающие его в качестве такового. Подобное возражение, конечно, справедливо. Однако, среди представлений, развиваемых в «Трактате», нет представления о людях, использующих образы. Но не случайно
Витгенштейн подробно развивает идею о логической природе образа и отношения отображения. Это отношение, как уже говорилось, существует благодаря тому, что образ и отображаемое имеют одну и ту же логическую форму, то есть благодаря логике, определяющей структуру и фактов, и образов. Можно сказать, что в некотором смысле логика заменяет в «Трактате» субъекта, использующего образы и ставящего их в соответствие с фактами. Витгенштейн утверждает, что каждый образ является логическим. Поскольку предложение есть частный случай образа, к нему относится все то, что было сказано об образе и его отношении к отображаемому.
Предложение есть сложный знак, являющийся комбинацией простых знаков. Предложение есть образ факта. Поскольку факт есть комбинация объектов, предложение является комбинацией имен этих объектов. Предложение, как разъясняет Витгенштейн, вполне можно было бы заменить трехмерной конфигурацией объектов, и тогда его образная природа стала бы наглядной.
Наконец, имеются и собственно языковые факты. В логико-атомистической картине мира факты представляют отношения между объектами. Объекты выражают внутреннее единство мира, его «субстанциальные» начала. Существования объектов определяется возможностью вхождения в факты. Если даны все объекты, то тем самым даны уже все возможные факты. Объект — «постоянное», «существующее». Факт — «неустойчивое», «случайное».
При утверждении основных теоретических положений логического атомизма Витгенштейн сопоставляет «логическое» (связанное с нормами научного мышления) и «этическое» (выражающее нормативы ценностного сознания).
Познание и язык в философии
... смысловую «схему» мировидения, «одевая мир» (по выражению Л. Витгенштейна) в инвариантные синтаксические и лексико-семантические структуры. При абсолютизации этих процессов в становлении языковой компетенции личности, ее ... а также между объектом и субъектом познания. Без языка невозможна трансляция знаний от поколения к поколению, а также успешное взаимодействие и обмен результатами познавательной ...
Витгенштейн указывает на различие норм, регулирующих каждый из этих видов мышления.
«Логика» и «этика» — автономны и по-разному представляют реальность. Интерпретация «логического» и «этического» как двух автономных основ миропонимания означала расщепление единого воззрения на мир и противопоставление рационально-теоретического и практического отношений человека к действительности.
В то же время позиция Витгенштейна существенно отличается от позиции Рассела. Во-первых, Витгенштейна не устраивает расселовское обоснование процедуры логического анализа, связывающее логический анализ с эмпиристской теорией познания. Витгенштейн озабочен тем, чтобы показать оправданность и необходимость логического анализа, но пытается достичь этого совсем иными путями. Ибо, во-вторых, для Витгенштейна важно уяснить подлинное значение аналитического метода. Ему мало того, что этот метод позволяет вскрывать и устранять путаницу, имевшуюся ранее в чьих-то философских концепциях. Слишком большое значение для него имели вечные вопросы о смысле жизни, о добре и зле, о смерти и бессмертии. Он испытывал потребность соотнести разрабатываемый им и Расселом метод с этими вопросами и понять его значение и его возможности на их фоне. В-третьих, Витгенштейн считает необходимым проводить гораздо более жесткое и последовательное разделение логических и «фактуальных» рассуждений, чем это делал Рассел. Ему очевидно, что логические истины нельзя открывать, исследуя какие-то наличные обстоятельства. Вопрос о характере и статусе логики должен быть определен более корректно, чем это происходило в рассуждениях Рассела. В-четвертых, Витгенштейн в «Логико-философском трактате» разрешает ряд логических затруднений и специальных вопросов, касающихся оснований математики
3. Логико-философский трактат Л. Витгенштейна
атомизм рассал витгенштейн философия
Можно выделить два аспекта философских исследований. Одна линия связана с построением «картины мира» и направлена на мир. Вторая связана с выявлением границ познания и мышления. В «Трактате» Витгенштейна разрабатываются оба эти аспекта, более того, они тесно взаимосвязаны. Однако проблема возможностей и границ познания и мышления рассматривается сквозь призму языка и логики. И это не случайно.
В «Трактате», по существу, ставится задача, сходная с поставленной И. Кантом: установить границы наших способностей познания. Философские исследования Витгенштейна идут именно в этом русле: что и как мы можем мыслить, каковы границы «моего мира», границы языка и логики.
Логика не выходит за границы мира, «границы мира являются также ее границами». «Субъект не принадлежит миру, но он есть граница мира». Чем же определяется «граница мира»? «То, чего мы мыслить не можем, того мы мыслить не можем; мы, следовательно, не можем и сказать того, чего не можем мыслить». Наконец, «границы моего языка означают границы моего мира». Что же в таком случае представляет собой мир «Логико-философского трактата» Витгенштейна? И не есть ли это своеобразная форма субъективного идеализма и конвенционализма: язык, построенный, «следуя правилу», детерминирует мир познающего субъекта? Да и что имеется в виду под «границами языка», «границами логики»? Каким образом язык своими структурами может определять мир? Весь этот сложный комплекс вопросов связывает неразрывным образом язык, логику и онтологию. Глубинная связь логики и философии, роль логических структур в построении картины мира — вот ключ к прочтению «Логико-философского трактата».
Центральная проблема, решаемая в «Трактате», с нашей точки зрения, — это проблема коррелятивности принимаемых методов анализа и «картины мира». В конечном счете это оказывается и проблемой обоснования логики, пересмотра общей концепции логики.
Таким образом, цель Витгенштейна не в разработке философии языка, цель иная — построение «картины мира»; через исследование формальных, логических свойств языка выявить метод конструирования модели мира. Можно также сказать, что идеи, представленные в «Трактате», в настоящее время приобретают особое звучание в связи с разработкой проблем искусственного интеллекта. Ведь речь, по существу, идет о логическом моделировании, построении логических моделей познавательных процедур. Последнее ведет к пересмотру общей концепции логики и ее роли в познавательном процессе.
Нас прежде всего интересует корреляция «моделей мира» (онтологические предпосылки) и принимаемых методов анализа. Мы постараемся показать, что метод анализа, принимаемый в «Трактате», весьма своеобразен и отличается от того метода, который восходит, например, к Фреге и Расселу и в целом получил закрепление в современной логике, а также от иных известных методов логико-семантического анализа.
Хотя логическая нотация, используемая в «Трактате», повторяет фреге-расселовскую, представление о логической структуре, да и вообще структурах языка, совсем иное. В «Трактате» новацией выступает не только изобразительная концепция языка — как это обычно отмечается, — но и принимаемые методы логико-философских рассмотрений. Необычен и тот мир, который высвечивается сквозь призму проведенного в «Трактате» анализа.
Не случайно Витгенштейн базирует свой анализ на целом комплексе логико-семантических понятий, таких, как «логическое пространство», «логическая форма» и «форма действительности», «логический образ», «логическая форма отображения». Наша задача состоит в том, чтобы показать, что хотя Витгенштейн по виду следует обычной логике, его трактовка логической формы, отношения языка, логики и реальности (мира) носят совершенно необычный, своеобразный характер.
Проблема природы логических форм и законов является одной из наиболее сложных в современной логике. Одно дело — обоснование логических систем. Это проблема построения адекватной семантики, доказательства полноты и непротиворечивости относительно этой семантики. Другое дело — обоснование логических структур, законов, допустимых способов рассуждения. Эти вопросы уходят корнями в теорию познания, связаны с определенными онтологическими предпосылками.
Являются ли логические формы и законы законами и формами некоторого естественного процесса ментальной деятельности людей? Тогда — какой именно? Зависят ли они от принимаемого универсума рассмотрения? Каково их отношение к миру, реальности?
Если логические формы и законы определяются «природой нашего ума», то они могут изменяться только с изменением природы человека, его менталитета. Тогда вопрос их обоснования снимается, они имеют статус законов, естественных, природных процессов. Если же логические формы и законы не присущи нашему уму, то в таком случае складываются ли они в процессе практической познавательной деятельности людей или же определяются языковыми структурами, соглашениями относительно интерпретации логических констант? Может быть, практика употребления естественных языков (результаты «языковых игр») закрепляются фигурами логики, логическими структурами? Таким образом, перед нами стоит вопрос об отношении языка и логики (логических форм и языковых структур), с одной стороны, и их отношении к миру — с другой. Это один из кардинальных вопросов, поднимаемых в «Трактате». «То, что предложения логики являются тавтологиями, показывает формальные — логические свойства языка и мира» (. В языке можно представить только мир, отвечающий законам логики. «Нелогичный» мир нельзя представить в языке точно так же, как «нельзя в геометрии представить посредством ее координат фигуру, противоречащую законам пространства; или дать координаты точки, которая не существует».
Из всего вышесказанного естественно вырастает вопрос о статусе самой логики. Является ли логика теорией? Если да, то ее законы изучаются так же, как законы гравитации или законы иного рода природных процессов. Или же логика не является теорией, она — лишь способ познания, отражения мира, и ее законы носят неэмпирический, априорный характер? Чем диктуется в таком случае этот априоризм? Общими условиями познавательной деятельности ума или же структурами языка («единственного языка, который я понимаю»)?
И все же — о какого рода языке идет речь в «Трактате»? Идет ли речь о свойствах и закономерностях обычных естественных языков, как они функционируют в коммуникативной деятельности людей, или же о неком «идеальном» языке, моделирующем определенные аспекты естественного? Используемый символизм адресует нас к искусственным языкам логики, однако Витгенштейн подчеркивает, что речь идет о мире, соответствующем именно обычному естественному языку. Достигая своей границы, язык с необходимостью перестает действовать за ней, позади нее может быть только молчание. Необходимость, определяющая границы языка, носит у Витгенштейна абсолютный характер. Он выводит эту необходимость не из случайных черт, присущих языку, а из существенной природы языка, которая может быть выделена в любом действительном языке. Из существенной природы действительного языка следует, что любой естественный язык может, например, анализироваться как язык, содержащий элементарные (атомарные) предложения, и эти предложения служат отправной точкой, исходя из которой и опираясь на внутреннюю структуру атомарных предложений устанавливаются границы любого языка. Витгенштейн работает как бы в рамках структуры данного естественного языка (того «единственного языка, который понимаю я», но пытается в принципе выявить границы любого языка. Таким образом, на деле речь идет об «идеальном» (идеализированном) языке. Поэтому то Витгенштейн говорит о единственном (!) языке, «который понимаю я». Он — единственный потому, что он «идеальный», потому что он воспроизводит, моделирует общие принципы и структуры любого языка — рассматриваемого, конечно, в репрезентативном аспекте.
Поэтому «мы теперь априори должны ответить на вопрос о всех возможных формах элементарных предложений». Именно относительно такого идеального языка можно ставить вопрос о «мире языка» вообще. С этой точки зрения красноречиво сравнение «мира языка» с полем зрения глаза. Мы видим то, что находится в нашем поле зрения, но что мы не видим, что в принципе не может попасть в поле зрения нашего глаза — это наш глаз. Имея дело только с тем, что лежит в поле зрения глаза, мы не можем знать, что это поле зрения нашего глаза. Чтобы сделать такое заключение мы должны выйти вовне, за границы этого поля зрения, — только тогда мы могли бы установить, что имеем дело с реальностью, видимой, охватываемой именно глазом.
Аналогичным образом только выход за границы мира, определяемого языком, позволил бы выявить, что мы имеем дело с миром языка. Именно это имеется в виду, когда Витгенштейн утверждает, что логика наполняет мир и границы мира являются ее границами; «нелогичный» мир мы просто не можем мыслить, как не можем увидеть то, что лежит вне поля зрения, включая собственный глаз. Так мы не можем ничего сказать о «нелогичном» мире.
В этом же аспекте ведется речь о логических «строительных лесах» мира. Предложения логики (L-предложения) описывают, или, точнее говоря, задают «строительные леса» мира. Именно логика очерчивает общие границы мира, границы возможного в мире, а не теории, подобные физике. Логика охватывает все то, что может быть исследовано априори, вне опыта. Пространство возможностей — логическое пространство — дает логика. (Поэтому невозможно представить в языке нечто «противоречащее логике», как невозможно саму логику описывать в языке — логические структуры, логическую форму, иными словами, логические «строительные леса»).
Но и границы мира являются ее границами. В рамках логики мы не можем устанавливать, что существует в мире, а что не существует, т.е. исключать определенные возможности. Поэтому логика — это не теория, а отражение мира.
Пересмотрена по существу и, с нашей точки зрения верно, концепция логики. Логика — не наука, изучающая нечто данное, выявляющая законы и формы некоего процесса. Она сама — способ конструирования, она задает «строительные леса» мира, допускаемые формы отображения. Чтобы понять, почему и в каком смысле логика не является теорией и каково ее отношение к миру, надо учесть, что речь идет о способах описания мира, о различных «сетках», которые мы используем при конструировании «картины мира», модели мира.
Посредством какой «сетки» осуществляется описание? Можно осуществлять описание поверхности, покрывая ее сеткой из квадратных ячеек, а можно с помощью сетки из треугольных или шестиугольных ячеек. Различным сеткам соответствуют различные описания мира. Однако формы отображения, присущие научным теориям и присущие языку с логикой, принципиально различны. Именно логика детерминирует те «строительные леса», которые определяют общие принципы построения мира. Тем самым логика детерминирует все возможные положения вещей — и реализуемые (существующие) и не реализуемые. Поэтому «логика заполняет мир». Невозможно выйти за границы всех возможных положений вещей, как невозможно увидеть то, что вне поля зрения.
Выйти за границы языка и логики, т.е. за границы «сетки», способа репрезентации, диктуемого языком и логикой, значило бы, по Витгенштейну, перейти к репрезентации самой формы отображения, извне рассматривать отношения логики и мира, извне, «с другой стороны» рассматривать границы мира, детерминируемые логикой, а это так же невозможно, как включать в поле зрения глаза сам глаз. Как глаз (и его возможности) не входят в поле зрения глаза, так задание логического пространства, детерминируемого логикой, не входит в «поле зрения» логики. Отношение языка и логики к миру, к логическому пространству, по Витгенштейну, не может быть «сказано», сама форма отображения может быть только показана в языке.
Пространство возможностей, логическое пространство, дано априори (и, как у Канта, это означает не «до опыта», а «вне опыта»).
Логика априори устанавливает границы «возможных положений дел». Ситуацию, нарушающую логическую «сетку», нельзя помыслить. Нельзя в языке сконструировать образ того, что противоречит структуре положения вещей; такое положение вещей нельзя репрезентировать посредством предложения. То, что мыслимо, также и возможно. Предложению принадлежит возможность соответствующего положения вещей. То, что (логически) невозможно, не может отображаться в языке посредством предложения. Опять-таки «невозможно представить в языке нечто, противоречащее логике».
Можно только поставить вопрос (важный вопрос!) о единственности «сетки», налагаемой языком — тем идеализированным, «единственным» языком с определенной логикой, о котором шла речь выше. Возможно, иные сетки детерминируют иные способы конструирования картины мира. Потому так важно выявление того концептуального каркаса, на который опирается Витгенштейн в своем анализе в «Трактате». Возможно, принятие иных методов анализа языка и логических структур детерминирует иную «сетку» и тем самым иной способ конструирования картины мира. Мы получаем не единственный, а различные идеализированные языки с различными языковыми каркасами, и речь пойдет об онтологических предпосылках, связанных с ними. Важнейшим вопросом в этом случае становится вопрос о предпосылках принятия того или иного языкового каркаса — определяется ли он чисто прагматическими, конвенциональными соображениями удобства (как полагал Р. Карнап) или принимаемые методы анализа диктуются определенными теоретико-познавательными основаниями. При этом, для корректного прочтения «Трактата» важно подчеркнуть глубинное понимание Витгенштейном роли языка в видении мира, т.е. в нашем построении модели мира.
Однако Витгенштейн не поднимал вопроса о возможности иных логических «сеток». Логические структуры однозначно детерминируются принимаемым в «Трактате» методом анализа языка и трактовкой отношения отображения (и тем самым рамками того «единственного языка», в котором они реализуются).
Тем самым ключом к пониманию всей философской концепции Витгенштейна становится уяснение своеобразия метода анализа, примененного в «Трактате», и того концептуального аппарата, который лежит в его основе. Постановка же вопроса об иных методах анализа, иных логических структурах и о возможности иных форм отображения означала бы выход за границы мира, за границы того, что может репрезентироваться в языке.
Вернемся к вопросу о трактовке языка в «Трактате». В принципе следует выделит два плана в рассмотрении языка и языковых структур: во-первых, те языковые структуры и правила, которые связаны с коммуникативным аспектом употребления языка, во-вторых, — те, которые связаны с репрезентативным, познавательным аспектом языка. В первом случае речь идет о том, каким образом закономерности коммуникативной речевой деятельности преломляются в правилах языка, каково их влияние на грамматические структуры. Различные аспекты этого плана (речевые акты различного типа, цели, задачи речевой деятельности и т.д.) должны получать свою репрезентацию в языке, закрепляться определенными правилами и структурами языка.
Во втором случае речь идет о закономерностях репрезентативного аспекта языка и их закреплении в структурах и правилах. Встает вопрос: нельзя ли выводить структуру и границы языка из чисто логической теории, обосновывать их чисто логическими структурами? В свою очередь это касается рассмотрения глубинных структур предложений. Какие грамматические, структурные отношения являются первоосновой для семантической интерпретации предложений? Вопрос этот играет первостепенную роль в «Трактате» и является отправной точкой логико-семантических рассмотрений.
Но если принять, что логические структуры являются определяющими по отношению к языковым, то в таком случае различия в структурах (грамматиках) различных языков должны рассматриваться как вариации на одну тему, диктуемую логико-семантическими основаниями. Те глубинные структуры, которые детерминируются логикой, не должны затрагиваться этими вариациями. Инвариантное в глубинных структурах предложений связано с логическими основаниями. Так мы приходим опять-таки к той модели идеализированного языка, которая присутствует в «Трактате». Само обоснование логико-языковых структур ищется тогда не в закономерностях коммуникативного аспекта употребления языка, а в отношениях с реальностью, связывается с проблемой репрезентации картины мира. Так предложение своей структурой, формой репрезентирует определенную связь вещей. Поневоле мы в этом случае исходим из единой логики,» абсолютности» ее структур и единой картины мира (по крайней мере способов ее построения).
Нам представляется, что одно из основных отличий второго периода работы Витгенштейна (концепция языка в «Философских исследованиях») заключается как раз в отказе от определяющей роли картины мира в обосновании правил языка, его границ и структуры.
На наш взгляд, нет оснований противопоставлять, как это нередко делается, философскую концепцию языка раннего и позднего Витгенштейна — ибо цели исследований и подходы к анализу языка, разрабатываемые в том и другом случае, разные. В «Трактате» язык рассматривается как сложившаяся, единая система и ставится задача выявления репрезентативного и познавательных аспектов языка в принципе — независимо от того, идет ли речь об искусственных или естественных языках. В сущности, Витгенштейн разрабатывает модель репрезентативной функции языка. В поздний период ставится задача исследования механизмов функционирования языка в системе. Закономерности и факты этого плана иные. В этом случае принимается во внимание субъект — носитель языка, наделенный определенными целями, знанием и т.д., по-иному стоят вопросы анализа смысла и значения выражений языка.
В первом случае язык рассматривается изолировано, вне контекста употребления, и исследуется в плане репрезентации картины мира. Во втором — его структуры и границы определяются многоаспектными взаимодействиями, проистекающими «извне», из системы, в которую он включен. Объясняя механизм функционирования языка, Витгенштейн здесь учитывает не только внутриязыковой контекст, но и контекст всей человеческой жизни. Естественно, мы получаем иную модель языка, иные закономерности. Структура и правила языка не выводятся из логической теории, они скорее раскрываются посредством эмпирических исследований.
Речь идет не о двух формах или способах существования языка, а о двух планах рассмотрения языка. Любой действительный язык как единое, живое, функционирующее целое имеет оба эти аспекта и не может быть понят вне их взаимосвязи. Но факты и закономерности этих двух планов существенно разные, их нельзя смешивать. Одно дело — механизм функционирования в контексте всей человеческой деятельности, другое — вопрос о его познавательном аспекте: как и что мы можем сообщать о мире средствами языка и какова тут связь с познавательной деятельностью.
Таким образом, мы имеем дело с двумя различными способами описания, двумя различными подходами к языковым системам. В «Трактате» реализуется один из них, в «Философских исследованиях» — другой, и нет смысла их противопоставлять. «Трактат» — попытка дать метод конструирования модели познавательного аспекта языка. Идеальный язык выступает как сложившаяся система, где новые предложения порождаются согласно схеме, следуя правилам — внутренним правилам системы, не выходя за ее границы.
В «Философских исследованиях», с нашей точки зрения, ставится задача моделирования аспекта функционирования языка. Язык — открытая, не завершенная система, где новые аспекты функционирования дают новые схемы порождения «согласно правилам». Вопрос тут один: есть ли это эмпирическое исследование (результат эмпирических рассмотрений), или же возможнатеория такого рода моделирования? Этот вопрос аналогичен проблеме принципов построения прагматики: как возможна теоретическая прагматика? Разработка теоретических моделей функционирования языка означала бы также разработку метода конструирования определенных моделей мира, моделей определенного рода деятельности — «языковых игр».
Исследование структуры и границ языка — задача, проходящая через все исследования Витгенштейна. Но хотелось бы подчеркнуть, что идея конструирования «следуя правилу» присуща не только позднему Витгенштейну, она проходит красной нитью через обе работы и играет решающую роль при разработке и обосновании «изобразительной» концепции языка в «Трактате».
Что же нового вносит метод анализа, принимаемый в «Трактате»? Попробуем выделить некоторые основные моменты:
За логическими «строительными лесами», за принимаемым подходом к языку встает совершенно необычная картина мира — «мира» «Трактата» Витгенштейна — мира, лишенного вещей и свойств, похожего скорее на топологическую картину в пространстве возможностей.
«Трактату» присуща совершенно своеобразная, отличная от общепринятой, трактовка структуры атомарных предложений.
Необычен и метод семантического истолкования выражений языка: предложений, имен, логических связок, предикатных знаков.
В основе всего этого лежит совершенно особая трактовка образа и отношения отображения. Она же ведет к совершенно своеобразной концепции смысла атомарных предложений.
Как отмечалось, развивается нестандартная концепция логики. Вводятся особые понятия логического образа, формы отображения, логической формы отображения, логической структуры.
Вместо подразделения языка на объектный и метаязык вводится разграничение того, что в языке может быть сказано, и того, что может быть только показано.
Развивается теория неполных символов, синкатегорематических выражений языка. По-иному разграничиваются линии номинализма и платонизма в анализе языка и логики.
Наконец, утверждается, что язык не создает мир, но он задает ту сетку, которую мы используем, конструируя картину мира.
Одной из актуальных задач представляется раскрытие того концептуального каркаса, который лежит в основе метода Витгенштейна. Анализ языка он начинает с высказываний (атомарных предложений), однако, в отличие от Фреге, не считает предложения обозначающими выражениями. И дело тут не в способе их членения, главное в методе — в трактовке простого предложения как образа положения вещей (Sachverhalt), в том, что для Витгенштейна: «Предложение — образ действительности. Предложение — модель действительности, как мы ее себе мыслим».
Ключом к принимаемому истолкованию предложения служит особая трактовка образа и отношения отображения. Речь идет не о «сходстве», «похожести» образа и отображаемого, а о его конструировании согласно правилу. Образ понимается как модель, проекция, а правило является законом проекции.
Нам представляется, что витгенштейновская трактовка образа неожиданно и весьма интересно перекликается с кантовским учением о схематизме чистого созерцания. Существует глубинная связь между трактовкой образа как проекции, как конструирования в соответствии с определенным правилом, и кантовским пониманием схемы как общего способа, посредством которого воображение априори «доставляет понятию образ», не прибегая при этом к опыту.
